Началось все с моего рождения — интересного и нестандартного. Я родилась, покрытая черными кудрявыми волосами — весь роддом сбежался посмотреть на такое чудо. Прожив спокойно совсем немного, тут же, в роддоме, я заболела. Причем чем-то серьезным, требовалось переливание, но врачам никак не удавалось найти нужную группу крови. Она у меня редкая — четвертая. Я умирала, прожив всего два дня. Второе рождение мне подарил дедушка — мне полностью перелили его кровь.
У нас вся семья поющая, но пение никогда не считалось профессией. Это было что-то само собой разумеющееся — такие поющие заводчане. Бабушка говорила: «Наташа, иди в крановщицы. Сидишь высоко, все видно — красота». Я никогда не думала, что моя профессия будет связана с музыкой, творчеством, да и никаких предпосылок не было — я должна была продолжить заводскую династию.
Я хотела стать учительницей начальных классов. В детстве воспитывала кукол, а позже пошла на профильные педагогические курсы. Там же загорелась стать логопедом, но не судьба — не добрала одного балла на дефектолога. Поступила на учителя.
Дипломированная певица — теперь я с гордостью могу сказать о себе так. В октябре этого года я получила диплом ЧГАКИ — теперь я эстрадно-джазовая певица. С дипломом (смеется). Учеба много мне дала: если раньше я все делала интуитивно, по наитию — природа богатая, самообразование, то сейчас все поставлено на профессиональные рельсы. Это другое. Это шаг вперед.
Музыкант учится дольше всех: семь лет музыкальной школы, четыре года училища, а потом поступает в консерваторию или академию. Я миновала 11 лет — сразу перешла в академию. Мне было учиться труднее всех, но все улеглось по полочкам.
В детстве нас с сестрой не отдали учиться в музыкальную школу — говорят, мы не просились. А как мы могли проситься, если не понимали ничего? Просто ходили во все кружки — тогда это было бесплатно. Ходила к Цалеру, в «Уральскую Рябинушку» — лет десять там пела. Мне по жизни везло с педагогами и музыкальными наставниками. Это была напитка.
Спасибо мужу, что он настоял на моем обучении, хоть я и сопротивлялась: «Наташа, если ты этим занимаешься, то должна быть в профессии до конца, а то что по верхушкам бегаешь?». Сейчас я полностью в профессии — даже не знаю, о чем кроме нее и рассказывать. На работе — ученики, уроки; дома — сценарии, идеи.
Мой самый главный критик — мой девятилетний сын Михаил. Он говорит: «Мама, не пой, ты слишком громко поешь».
В нашей семье много традиций. Например, посиделки в Сочельник или пельменные вечеринки. Причем зову гостей не угощать пельменями, а на процесс: прокручиваем фарш, делаем тесто, слушаем хорошую музыку — Юрия Антонова, например. За душевным разговором.
Я обожаю готовить. Отец моего мужа говорит: «Наташа, я вижу тебя в двух ипостасях: ты звездишь либо на сцене, либо на кухне».
Когда мне было 13 лет, я влюбилась в своего будущего первого мужа. Он старше меня на восемь лет. Сейчас я понимаю, что это много: два-три года в плюс или минус — это люди одного поколения, у них много общих интересов и похожее мировоззрение. Но тогда это была первая любовь, и я пренебрегла еще одним жизненным правилом — за первую любовь замуж не выходят. Когда мне исполнилось 20 лет, мы поженились и прожили в браке девять лет.
Он пытался понять меня, мой образ жизни, мою любовь к сцене, но это давалось ему тяжело — сам не имеет отношения к музыке или творчеству. Накапливалось непонимание, появилось отчуждение, конфликты, хотя он был свидетелем моего становления как певицы. В итоге инициатором развода стала я. Так и сказала: «Я слишком тебя уважаю, чтобы относиться к тебе плохо. Давай разойдемся». Сейчас мы общаемся нормально — все-таки ребенок связывает. Это немало.
В юности — лет 18-ть было — мы с подружкой пошли к гадалке. 90-летняя старушка говорит: «Муж у тебя будет за 1000 км отсюда». Я рассмеялась тогда — как же, вот он, местный. Какие километры? Так и получилось: мой второй — и надеюсь последний — муж из Оренбурга. А это 1000 км от нас. Евгений младше меня на два года, и мы счастливы 24 часа в сутки.
«Новодворская, я люблю тебя с 2001 года» — так говорит Женя время от времени. Я смеюсь. На самом деле, некая магия и судьбоносные совпадения в наших отношениях есть: у Жени очень активная бабушка — Ада Андреевна. Я помню, выступала ГБ№2, где она была инициатором выступления. Увидела меня и говорит: «Какая девочка хорошая. Вот бы мне такую сноху». Пророчество получилось.
Женщина должна быть любимой. В противном случае, нет блеска в глазах, нет свечения. Я думаю, что если бы в моей жизни не появился Евгений, я продолжала бы жить с бывшим мужем ради ребенка — и думала бы, что так надо. Так делают тысячи женщин, так жила моя бабушка — не любя и не будучи любимой. Но она была матерью от Бога, и всю себя посвятила детям. У нее была другая любовь, может, более высокая.
Я примерная жена и примерная мать. Была и остаюсь. Хотя мой бывший муж до сих пор в это не верит — думает, что Евгений просто отбил меня. Как можно разрушить то, чего нет? Этим вопросом я задалась, когда он пытался остановить меня. Ушла любовь, угасли отношения: что сохранять — видимость крепкого брака?
Мне жаль многих моих подруг — красивые, состоявшиеся женщины, готовые к созданию семьи. Но одиноки — нет достойных мужчин, а размениваться не хотят. Я считаю, что мне крупно повезло — я встретила человека, с которым счастлива. Безоговорочно счастлива. Хотя Женя любит повторять: «Везет — дуракам, а мы работаем». Я благодарю судьбу, что я нашла настоящую любовь. И, черт возьми — мне повезло!
Сколько себя помню, я всегда была на сцене. Первый раз я вышла в садике — Снегурочкой была на Новый Год. И до сих пор всякий раз волнуюсь, каждый раз перехватывает дыхание перед выходом на сцену. По-другому и быть не может — если ты перестаешь волноваться, то это все, творческая смерть. Но выходишь — и отпускает. Это профессионализм. Надо всегда хотеть выйти на сцену и всегда бояться этого.
Сейчас я занимаюсь с детьми. Я учу их не только вокалу, актерскому мастерству, но и уважению, учу чувствовать не только себя, но и товарища — воспитываю чувство локтя. Они знают, что на сцену нельзя выйти в сапогах — это святое место, лучше босиком, чем в уличной обуви.
Я никого и никогда не держу. Дети приходят сами — это их решение. Но никто не уходит. Я открываю им тайны вокального искусства, не делаю секретов, есть — делюсь. К каждому нахожу индивидуальный подход — понимаешь, кто мотивируется, если поругаешь, а кто, наоборот, не воспринимает критику.
Дети платят мне благодарностью.
Я никому никогда не завидую. Никого у нас в городе не считаю своими конкурентами, хотя, знаю, что многие нелестно отзываются обо мне.
Обидно, что в Первоуральске нет творческого союза: контактирую прекрасно с танцевальными коллективами, а вот с певцами отношения не складываются. Раньше, работая в управлении культуры, пыталась сплотить, но рано или поздно заканчивалось ситуацией, как в театре: «Девочки, против кого дружите?»
В человеке должен быть стержень. Обязательно. У меня он есть — спасибо моим близким людям. Хотя я очень ранимый человек и все очень близко принимаю все к сердцу. Пытаюсь показать на людях, что я такая неприступная, конкретная женщина, а внутри… Это качество мне очень мешает. Я очень критично к себе отношусь.
Противоречие — признак прогресса. Если человек успокоился, то все, развития больше нет. Думаю, со мной это произойдет лет через 30-40.
Целая эпоха — это Алла Борисовна. Как ни крути. Как бы к ней не относились, сейчас говорят, что у нее голоса нет. А раннюю Пугачеву послушать? Это не женщина, это легенда. Я перед ней преклоняюсь, как бы это тривиально не звучало. Из певцов эталон для меня, конечно, Григорий Лепс. Хотя сколько его сейчас осуждают, что он себя не бережет, связки у него там, как тряпочки. Вот он такой самобытный, интересный, второго такого нет. Когда мои коллеги музыканты говорят: «Ой, я тут Лепса пою» — блин, мне так смешно становится: все верхушки повырезают и поют просто без всех этих его дел. НЕ родился еще тот человек, который Лепса споет.
У нас есть своя Пугачева — говорили мои педагоги на выпускных экзаменах. Люди меня почему-то сравнивают меня с ней. Я считаю, я до нее далеко еще не доросла. Некоторые говорят, что раз сравнивают — это плохо. Я считаю, что это не худшее из сравнений. Даже лучшее.
Я могу сыграть многие образы. Голос — мне об этом многие говорят — большой универсальный. Могу петь все. Вообще все: и оперу, и народные, и джаз, и эстраду… Может быть, это и плохо. Устраивали концерт — был юбилей у значимого человека в Екатеринбурге. Я должна была выходить в нескольких ипостасях. Человек знал, на что я способна: я пою и романсы, и всевозможную эстраду, и в составе ВИА выступаю. Но устроители не понимали, как один и тот же человек может все это. Они привыкли так: ты поешь романсы, значит все, ты поешь романсы. Узкий специалист. Людям это понятно. А когда может петь все — это нонсенс. Как бы с Женей мы не шутили, что поющие трусы — это недолет, то в моем случае — это перелет. Это плохо, это проблема. Что с этим делать?
Дурацкая у вас работа — говорит моя мама. Спасибо ей и бабушке, царствие ей небесное, что помогли мне Мишку вырастить. Сейчас он уже посамостоятельней, в третьем классе все-таки учится. Семья — это важно, крепкий тыл. Но не могу похвастаться, что много времени уделяю семье. Благо, муж понимает. А первый брак не выдержал испытания всем этим.
Мой последний моноспектакль — самое большое достижение. Не просто пела. Каждую песню старалась прожить, скрестила стихотворения Рождественского и песни Аллы Борисовны. Не знала, как себя вести. Без поклонов, без «Спасибо большое» — надо было переходить к стихам. Зал сопереживал. Поразили тем, что сразу же включились в действие. Я держала зал полтора часа. Никто между песнями не соскочил, не понес цветочек. Это было ново, интересно. Я заставляла думать и плакать. Хотя героиня не только рыдала, она иронизировала, ругала себя. Хочет любви, простого женского счастья. Хочу, чтобы этот спектакль жил.
У меня простая женская мечта — хочу родить дочку. Или еще одного сыночка. Вот только имя еще не придумала.
Фото из личного архива Натальи Новодворской.
P.S. Несмотря на условия использования https://www.gorodskievesti.ru/license/, копирование материалов этой рубрики запрещено.