Константин Родин: шуты и власть. Вся правда о театре

После робкого, даже застенчивого, сигнала мобильник заговорил по-актёрски интонированным мужским голосом: «Хотелось бы встретиться и дать вам интервью …». – «Для начала представьтесь». – «Константин Родин».

Я не сразу узнала надтреснутый, с лёгкой хрипотцой, голос. Ну, конечно же, тот самый актёр, что играл частного пристава Оха в «Смерти Тарелкина» по Сухово-Кобылину. На декабрьском предпремьерном показе среди оглушительно и бестолково орущих исполнителей он был единственный негромкий, но с потрясающей внутренней органикой, оттого запомнился.

В тот же день мы договорились о встрече. Она началась с монолога. Я слушала и понимала, что монолог этот выткался из бесконечно долгих внутренних споров с самим собой. Просто однажды вода вышла из берегов, плотину прорвало, и гигантский этот поток уже ничем нельзя было остановить. Мне оставалось только слушать …

— Театру я служу не один десяток лет. Был период, когда одновременно работал в двух театрах: в Екатеринбургском камерном — у Анисимова и Первоуральском «Варианте» — у Губаря, вообще с Сергеем Николаевичем знаком более 20 лет. В настоящее время я уже полтора года здесь. Целый год молчал, но больше не могу. Меня возмутили рассуждения заведующей литературной частью театра Оксаны Розум о спектакле «Смерть Тарелкина» в блоге «Городских вестей» и славословия некоторых местных журналистов в адрес театра «Вариант» и его главрежа Белоконя. Что касается Оксаны Розум, то она, будучи работником театра, вообще не имела морального права давать оценку своим же актёрам. Это могут делать только сторонние люди — зрители, критики, рецензенты, да кто угодно.

Кто у кого украл театр?

— Кроме того, основываясь на своих наблюдениях, хочу сделать заявление: «Все разговоры в Первоуральске о театре неуместны, потому что как такового театра в городе нет. Его не было и полтора года назад, когда я пришел сюда. Театр «Вариант» был растоптан и уничтожен несколько лет назад, когда его первый раз вырвали из рук Губаря.

— Кто вырвал? Крылов с Белоконем?

— Да. Именно они украли у Губаря театр при поддержке действующей власти: первый раз – мэра Вольфа, второй раз – главы администрации Дронова. И я хочу, чтобы Дронов знал: он совершил подлость не только по отношению к основателю здешнего театра Сергею Николаевичу Губарю, но и по отношению к Первоуральску и его жителям. Театр «Вариант» сегодня унижен и растоптан как социальный институт. Как важнейшая структура, которая должна решать социальные, нравственно-педагогические вопросы, а не просто быть прихотью местного градоначальника. Или тешить самолюбие ученика депутата Валькера.

— Под «учеником депутата Валькера» кого имеете в виду?

— Конечно же, нынешнего художественного руководителя театра «Вариант» Вадима Белоконя. Профессор Любимцев как-то сказал: «Театр – барометр нравственного здоровья народа». Хочу к этому добавить: театр – совесть власти. Наше актёрское положение «шутов» особенное. Но и мы, шуты, должны иметь право на разговор с властью. Актёры пытаются честно выполнять свою работу, но в основании сегодняшнего «Варианта» уже заложена подлость. Подлость с отстранением Губаря и назначением Белоконя. Когда это случилось – никто из первоуральской администрации не удосужился приехать в ДК Ленина и объяснить, за что сняли Губаря и представить его сменщика, Белоконя. Зачем? Нас, актёров, низвели до положения быдла, а быдло не вправе что-либо требовать. Такого уничижительного отношения к театру нет ни в одном городе. Во всяком случае, мне встречать не приходилось. В один не совсем прекрасный день появился Белоконь и заявил: «Теперь я здесь хозяин. Родин, увольняйся». Кто мог – ушёл из театра. Остались те, кому идти некуда.

«Закадровый» режиссёр Дмитрий Плохов

— Константин, давайте рассуждать с тех позиций, что в театре произошла естественная смена поколений. Сергей Николаевич Губарь – отец-основатель, хороший режиссер, замечательный педагог и воспитатель. Но и другим надо дать возможность реализовать свой потенциал. В какой-то момент надо уступить дорогу молодым. 

— Возможно, согласился бы с вашими доводами, если б Вадим Белоконь был профессионалом в своем деле.

— Имеете в виду, что у Белоконя, в отличие от Губаря, нет режиссерского образования? Все знают, что Губарь в свое время окончил легендарную «Щуку», учился на одном курсе с Ниной Усатовой (сама наблюдала в фойе ДК ПНТЗ их встречу). Но, согласитесь, режиссерская природа – уникальный человеческий материал. Научиться этому нельзя. Можно освоить основы профессии, получить набор необходимых навыков, но режиссерская природа изначальна.

— То, о чем вы говорите, к Белоконю не имеет никакого отношения. И все дифирамбы, что местные журналисты поют в его адрес, абсолютно безосновательны. Он вполне мог бы руководить самодеятельностью какого-нибудь «заборостроительного» техникума. Но он не имеет морального права работать в театре. Он уродует актёрскую психику.

— Даже вашу? Но у вас — анисимовская школа. Это же броня!

— Ну и что? Я — актёр, у меня обезьянья психофизика. Я чувствую, как Белоконь выдалбливает из меня профессионализм.

— Не знаю, как работает с актерами Белоконь. Не видела. Зато знаю, как работал Губарь, потому как многократно присутствовала на репетициях. И хочу сказать, сам репетиционный процесс являлся «спектаклем» в спектакле.

— У актера есть три круга внимания. Большой – тема, идея, предмет исследования, любовь, жизнь, смерть. Средний – пять этапов развития главного конфликта. И малый – первая сигнальная система Павлова, то есть, сиюсекундное видение, слышание и т.д. Задачи малого круга актёр решает самостоятельно. Большой и средний круг должен для него разработать режиссер. Ни разу за все время моей работы в театре режиссер Белоконь не принес ни одной идеи.

— А как же он тогда репетирует?

— А он и не репетирует. 90 процентов режиссуры в театре Дмитрия Плохова, который владеет этой профессией. У него были хорошие учителя – Губарь и Анисимов. Я вижу, как Белоконь откровенно паразитирует на Плохове. Дмитрий приносит свои идеи, а Белоконь лишь вовремя вставляет фразу: «Именно это я и имел в виду».

— Хотите сказать, что Белоконь присваивает чужие идеи, за неимением своих? А что же Плохов, который, если верить вашим словам, «подпольный», «закадровый» режиссер?

— Дмитрий – большой конформист, хотя и талантливый человек. Кроме того, он одновременно работает в двух театрах – Первоуральском и Серовском. Хотел уволиться из «Варианта», уговорили остаться.

Чехов, открытый англичанином для англичан

— Зрителю по большому счёту не важно, кто режиссер, чья фамилия стоит на афише: Губарь, Плохов, Белоконь или какой-нибудь Пупкин. Для него важнее – сам «сценический продукт», то есть, постановка, спектакль. Давайте поговорим о сегодняшней репертуарной политике «Варианта». Как вы её оцениваете?

— Репертуарную политику «Варианта» определяет один человек – завлит театра Оксана Розум, которая, на мой взгляд, сегодня фактически руководит театром. Кстати, её родная сестра является директором «Варианта». Я, как Никита Михалков в фильме «Солнечный удар»,  многократно задаю себе один и тот же вопрос: «Как такое вообще могло случиться, что учреждением, которое призвано являться барометром нравственности города, командуют две сестрицы Розум?». Меня оторопь берет лишь при одной мысли об этом. Весь репертуар Оксана Розум подбирает под Белоконя. А поскольку этот человек не владеет профессией, то и пьесы Розум подбирает ему соответствующие.

— Например?

— Например, «Балаган» американского драматурга Чарльза Мори про американскую провинциальную антрепризу. Могла бы получиться неплохая шутка, если б это была третья репертуарная постановка, и Дима Плохов не к месту не накачал бы туда всяких умных, многозначительных мыслей.  Если бы Розум не сделала подстрочником на афише к «Балагану» — «Вся правда о театре». Я лично воспринял это как оскорбление. Правда о театре –  когда два моих однокурсника умерли на сцене во время спектакля. Правда о театре – когда актёров привозят играть из больницы после инфаркта, а у подъезда театра дежурит «Скорая». Правда о театре – когда русский театр работал в оккупированной Риге и показывал немцам написанную накануне войны советскую пьесу «Нашествие»,  а после освобождения Риги вся труппа была расстреляна.

Вторая пьеса, поставленная при мне – «Чехов. Предчувствие» английского драматурга Уильяма Бойда. Ребята, уверенные в собственной гениальности и абсолютной точности выбора, на радостях даже критиков пригласили. А те в голос заявили: «Пьеса англичанина для англичан, чтобы ликвидировать их пробелы в русской драматургии». Пьеса Бойда не решает ни одного чеховского вопроса. Эти вечные вопросы поставлены в гениальных чеховских пьесах, за которые Белоконь боится браться. Оттого сегодня репетируем первый вариант, так сказать, предтечу «Дяди Вани» — пьесу «Леший», которую сам Антон Павлович забраковал, доработав впоследствии. Что делать? «Дядя Ваня» — Белоконю не по зубам.

Единодушны были критики и в отношении другого спектакля, также в постановке Белоконя — «Женитьба Бальзаминова»: «Напрасно убитое время. Нет никакой необходимости посещать подобные спектакли».

«Пардон, мадам, воровать не приучен …»

— Теперь что касается недавнего пресс-показа «Смерти Тарелкина», завершающей пьесы трилогии Сухово-Кобылина. Это опять-таки спектакль, на 90 процентов поставленный Дмитрием Плоховым, так сказать, его бенефис. Жанр спектакля я определил бы так: «Ни слова в простоте». Это глумление над персонажами пьесы.

— А от самого Белоконя хоть что-то есть в этой постановке?

— Прежде чем говорить о режиссерской самостоятельности Белоконя в данной постановке, посоветовал бы посмотреть легендарный спектакль Бутусова 2001 года (он есть в Интернете в открытом доступе). Там потрясающий звёздный состав московско-питерской антрепризы, главным образом, питерской, Тарелкина играет покойный Андрей Краско.  И сразу станет понятно, что именно Вадим Белоконь украл у Бутусова, а что за него доделал Дмитрий  Плохов, выстраивая собственный бенефис. Хочу сказать, что многочисленные внешние атрибуты — шинели до пят, наполеоновские треуголки, горбы, инвалидное кресло – Вадим позаимствовал у Бутусова. Единственная придумка Белоконя — рояль на восьми ногах, да еще «Собачий вальс» в качестве рефрена. В данном аспекте говорить об авторстве Белоконя весьма сомнительно. Поэтому когда завлит Оксана Розум пишет в своей рецензии, что актёр Родин не дотягивает до жанра – могу ответить ей: «Пардон, мадам, воровать не приучен». Я честно работал в том «коридоре», что мне был оставлен режиссером Дмитрием Плоховым, и Вадимом Белоконем.

— Вы пытались искать собственное решение роли?

— Скорее, не мешать Белоконю.

— Не мешать заниматься плагиатом?

— Именно так. Хочу сказать, что постановка «Смерти Тарелкина» в «Варианте» — продолжение войны Белоконя с режиссером Губарем, который на протяжении длительного времени вынашивал идею – поставить всю трилогию Сухово-Кобылина.

Нынешняя репертуарная политика театра «Вариант» строится не для ощущения правды времени, не из интереса, что зрителю и городу надобно, а ради того, чтобы выпендриться, себя показать. Ребята держатся за должности, обеспечивающие им зарплаты. И всё, что они пишут о себе, есть откровенная «пурга».

— В репертуаре театра числятся спектакли других режиссеров? Разумеется, кроме «закадрового» режиссера Дмитрия Плохова?

— С появлением Белоконя были зажаты по умолчанию, но не сняты с репертуара два спектакля – «Ретро» Александра Галина в постановке Губаря и «Не бросайте пепел на пол» Елены Скороходовой, постановщик – ваш покорный слуга.

— Почему «зажаты по умолчанию»? Всегда считала: чем больше спектаклей, хороших и разных – театру только польза.

— На этом фоне слишком очевиден непрофессионализм Белоконя.

Когда закончится карнавал?

— Вмешивается ли администрация в репертуарную политику? Как ни крути, «Вариант» – муниципальный театр, и муниципальный заказ никто не отменял.

— Дронов подписывает репертуарный план на год. Белоконь с ним советуется, кого принять на работу, кого – нет. Меня каждый раз изумляет, когда во время репетиции приходят тётки из централизованной бухгалтерии и начинают методично пересчитывать гвозди, саморезы, мерить остатки ткани, что годны только на выброс? Подобное отношение к театру, на мой взгляд, является абсурдом.

Все екатеринбургские государственные театры давно являются автономными учреждениями культуры, у которых особый договор с муниципалитетом и определены направления, которых мэрия Екатеринбурга не касается. Они получают дотацию из бюджета, их здания – на балансе муниципалитета, но никто не лезет во внутреннюю политику театра.

—  Пытаюсь выстроить логическую цепочку из того, что вы мне рассказали. Итак, бывший учитель, депутат Валькер оказывает протекцию своему бывшему ученику Белоконю в назначении того на должность худрука и главрежа в одном лице. Дронов подписывает приказ о назначении (до этого его уже подписывал Вольф). Белоконь выполняет функции «свадебного генерала». Завлит Оксана Розум подбирает для него слабые, не актуальные пьесы. Конформист и «рабочая лошадка» Плохов пашет на Белоконя, который приходит и говорит: «Именно это я и имел в виду». Так не может продолжаться вечно. Однажды кто-то придёт и скажет: «А король-то голый!»

— Есть такая притча. Три человека таскают камни. Их спрашивают поочерёдно: «Что ты делаешь?».  Первый отвечает: «Таскаю камни». Второй: «Зарабатываю на хлеб». Третий: «Строю храм». В нашем случае ни о каком «храме искусства» даже близко речи не идёт. Что касается «хлеба» — то наша зарплата унизительна. Получается, мы все таскаем «камни» ради удовольствия Белоконя, который на каждом шагу цитирует Льва Додина, в экспериментальной мастерской которого учится, а на практике спектакли ставит Дмитрий Плохов.

Постоянно ловлю себя на мысли, что все время нахожусь в режиме ожидания. У Михаила Бахтина есть работа «Франсуа Рабле и смеховая культура Средневековья», где он выводит законы карнавала. Один из законов – витийство черных сил, другой – карнавал не вечен, рано или поздно он заканчивается. Так вот, я устал ждать окончания карнавала. Оттого и решил высказаться. Я понимаю, что мне после этого объявят войну, заставят уйти из театра – господин Дронов отдаст на этот счёт тихое распоряжение.

— Но вы готовы к этому, раз сами попросили о встрече?

— Я психологически по-другому не могу.

— Значит, они вас не сломали?

— Втоптать – втоптали. Но не сломали. В записных книжках режиссера Николая Акимова есть такое наблюдение: «Для того чтобы отравить Моцарта – нет необходимости обладать эрудицией Сальери. Это доступно любому подлому критику». В данном случае функцию эту выполнила администрация Дронова. С их подачи всё, что сегодня есть в репертуаре театра, — это фальшивка, эрзац, суррогат, «желудёвый кофе», которым поят и кормят первоуральского зрителя. И все разговоры о так называемом «Доме новой культуры», кроме недоумения и горькой усмешки, ничего не вызывают. Культура – непрерывный процесс, который не может быть старым или новым, всё должно пройти испытание временем. Я это говорю как шут, имеющий право на разговор с властью.