Публикуя воспоминания о ветеранах Великой Отечественной войны, посвященные 70-летию Победы, мы невольно стали включать в «Бессмертный полк» жен и матерей ушедших на фронт солдат, тех, кто в тылу и в оккупации пережил ужасы войны. А затем в один ряд с ветеранами встали и дети войны. Рассказ жительницы Первоуральска Чияновой — одно из многих свидетельств о детстве, искореженном войной.
Кормили пленные фрицы
Отец Алевтины Чияновой Семен Щелконогов ушел на фронт в 1941 году, когда дочери было чуть больше года. Семен и Татьяна Щелконоговы работали на железной дороге в казахском селе Юдино. Поженились перед самой войной, жили в мазанке, добротным домом так и не успели обзавестись — грянула война.
— Мама меня оставляла в мазанке одну на весь день, — вспоминает Алевтина Семеновна. — Она на железной дороге таскала шпалы, у нее все ноги были отбиты. Я весь день на печке сижу, там тепло, или сползу на пол. Один раз я угорела, но все-таки откачали. Вот мои первые впечатления детства. Однажды я пошла по шпалам, искать папу и маму. Все село меня, трехлетнего ребенка, искало.
В марте 1943 года Семен Щелконогов пропал без вести, ему было всего 38 лет. В этом же году маленькая Алевтина переехала с мамой в город Георгиевск на Ставрополье.
— Нас привезли, там разруха, только что освободили, — вспоминает Алевтина Чиянова. — Мы, дети, бегали к пленным немцам, которые за загородкой стояли, просили у них поесть. Понимаете: свои от голода пухли, а немцев кормили. Мы вокруг них у колючей проволоки бегали голодные, обтрепанные. Иногда они нам что-нибудь, да выбрасывали: мороженую картошку, капусту. Хлеба не было. Помню, как мы ели акацию. На Кавказе она —гроздьями. Гроздья сладкие, и на них много тли. Пузатая, зеленая тля, сейчас она отвращение вызывает, а тогда — сорвешь кисточку, встряхнешь — и в рот. Нам всегда хотелось есть.
Галушки в общем котле
Георгиевск был сильно разрушен, плодовые деревья — сожжены или поломаны.
— Маме давали карточки на хлеб, как рабочей, — говорит пенсионерка. — Отоваривать их приходилось мне, а я была очень худая и маленькая. Каждый раз карточки воровали или отбирали. Часто случалось, что я ждала на железной дороге: смотрела, куда повезут маму на работу, по какой ветке, и по ней шла. Их кормили. Варили в общем котле галушки, куски теста в воде. Маме наливали чашку, и мы с мамой все съедали, потом я шла обратно.
Татьяна Щелконогова с дочерью жили в землянке, оставшейся после фашистов. Затем на ее месте соорудили утопленный в земле дом-мазанку, но это — уже после войны. А пока в землянке стоял сундук, на нем, на фуфайке, девочка и спала.
— С крыши вода бежит, потому на мне сверху лежало большое металлическое корыто, — вспоминает Алевтина Семеновна. — Кап, кап, кап…
В школу девочка пошла в девять лет.
— Война закончилась, — вспоминает Чиянова. — В соседях у нас было два фронтовика: Кузьмин и Занудин, фамилии врезались в память на всю жизнь. У Занудина были дети, а вот Кузьмин был очень злой. Ненавидел меня за то, что у меня черные глаза, как увидит: «Иди, умойся!». Я не могла понять, почему он все время гонит меня умываться. Я в школу перестала ходить, потому что дорога шла через огород Кузьмина. Все время ревела.
В день смерти вождя
До того фронтовик допек 10-летнюю девочку, что та написала письмо главе государства.
— Я жаловалась Сталину, что меня обижает герой войны, чтобы Сталин мне нашел папу, который бы меня защитил, — вспоминает пенсионерка. — Три больших складных листа исписала большими буквами. Написала адрес: Москва, Кремль, Сталину. И ответ пришел. Помню, в тот день я сильно болела, кашляла, лежала дома. Окошки были у самой земли, выходили прямо на дорогу. Вижу, едут черные машины, остановились. Выходят оттуда вальяжные дядьки, один бьет носком сапога в раму окна. Представляете, так постучать? Какое пренебрежение к людям! Сейчас я понимаю, какая это низость! Я так перепугалась, вышла. Письмо мое у них в руках: «Давай, пойдем к соседям, будем справедливость восстанавливать», но соседи попрятались.
Дядьки наломали палок, воткнули колышки, пробили дорожку, чтобы Алевтина могла ходить в школу. «Все, распишись», и — уехали.
Колышки стояли до вечера: вышел Кузьмин, колышки выдернул, девочку, автора письма, схватил за шкирку.
— Я столько побил фашистов, кричал, что мне тебя убить, что курице голову свернуть, еще только вякни! — вспоминает Алевтина Семеновна.
У первоклассницы Али были солдатские ботинки, с оторванными подошвами, которые примотали телефонными проводами. Даже бантик завязали из проводов. Через плечо вместо портфеля был мешок на веревке, платье — тоже из мешка.
— 5 марта 1953 года, в день смерти Сталина, школа мне выделила два метра коричневого, метр черного сатина — на платье и ботинки! — говорит пенсионерка. — Так совпало.
«Память сердца»
От сырости в землянке Алевтина все время болела, начался туберкулез.
— Все кашляют, у всех сопли, а у меня — кровь, — говорит Алевтина Семеновна. — Взрослые увидели, отправили меня на лечение в санаторий в Орджоникидзе.
Окончив школу в 19 лет, Алевтина Чиянова уехала на Урал, где в Карпинске жила тетя. Окончив медучилище, работала зубным врачом. Общий стаж — 43 года.
В Первоуральске Чиянова живет с 1967 года. Родила сына и дочь, сейчас у нее — четверо внуков. Алевтина Семеновна — председатель первоуральского отделения общественной организации «Память сердца», которая добивается того, чтобы детей войны, оставшихся без родителей, приравняли в льготах к ветеранам.