Наталья Березнякова — 26 лет в журналистике. Начиналось все со школьных сочинений и уроков литературы, где юная Наташа могла занять урок, рассказывая о том или ином произведении. Потом случайный поход в типографию, где запах свежих газет и краски буквально заворожил девушку. Несколько заметок в местной североуральской газете — и выбор будущей профессии сделан окончательно. Мы мало общались с Натальей Дмитриевной, пока она работала в Первоуральске: сначала в качестве редактора газеты «Вечерний Первоуральск», потом — директора «Общегородской газеты». Сейчас она — главный редактор газеты «Пенсионер», времени стало больше, а нервотрепки — меньше, поэтому нам удалось найти время, чтобы заманить Наталью Дмитриевну в наш проект.
Я ребенок учителя. А это – все равно определенная атмосфера в доме, хотя отношения у нас в семье всегда были очень доверительными. Ответственность накладывало то, что мы с братом учились в той же школе, где работала мама. «Дочка учительницы» — это дополнительный стимул, хотя мама никогда не требовала от меня быть отличницей.
Я была чистый гуманитарий. Без лишней похвальбы скажу, что мои сочинения читали вслух часто. В старших классах я четко понимала, куда буду поступать. Нарабатывала словарный запас, коммуникативные навыки. Моя учительница по русскому языку и литературе имела обыкновение дать задание — минут за 10-15 подготовить выступление по какому-нибудь произведению. И пока все отдыхали на перемене, я лихорадочно листала книгу, подыскивая цитаты к тезисам. А потом — 20 минут возле доски, эдакий монолог Наташи.
Я не телевизионщик и не радийщик, а газетчик чистой воды. На журфаке в свое время бытовала шутка: если человек имеет хорошую дикцию, то он идет «в телевизор», а если есть проблемы с речью, то он пишет в газету. Я пыталась как-то озвучивать несколько сюжетов на радио, реакция аудитории оказалась забавной: кто это у вас такой картавый появился? Посмеялись и забыли.
Я никогда не хотела преподавать. Что такое школа, я понимала, знаю, что такое учитель дома, что такое педколлектив — это особенности взаимоотношений в сугубо женском коллективе. Мне этого хватило в детстве. Хотя сама одну четверть в школе преподавала русский язык и литературу. Не было места в газете, пришлось пойти в учителя. Поняла: я и педагогика — две параллельные реальности.
Работать проще в смешанном коллективе. Должна быть сила, которая способна улаживать «бабские особенности», без паритета трудно. Мужчины прямолинейны и интриги им чужды. Да и драйв в коллективе: надо ж выглядеть прилично, мужик под боком работает!
Нельзя делить журналистов на мужчин и женщин, определять по половому признаку квалификацию — это шовинизм чистой воды. Получается, что если ты мужчина, ты хороший журналист, а если женщина, то заведомо чего-то не хватает?
Азалия Киприянова — для меня всегда была и остается примером. Горжусь, что удалось знать ее очень близко, поработать с ней. Да, у нее был мужской склад и ума, и характера, очень волевая и жесткая женщина, но при этом для друзей и близких — добрая наставница, подруга, советчица. Она была гениальным журналистом. Умела рассказывать читателям о незнакомых людях так, что они сразу становились близкими и понятными.
Я не буду дружить «за что-то». Я предпочитаю общаться с теми, с кем мне интересно. Стараюсь не путать общение в профессиональном плане и личное. Если иду на контакт с человеком, но понимаю, что либо он меня когда-нибудь подставит, либо мне его придется подставить, ограничу контакты.
В «Вечерку» я заходила два раза. Хоть и говорят, что нельзя зайти в одну и ту же реку дважды. В конце 1994 года мы с мужем и сыном приехали в Первоуральск. Покрутились по северам, поняли, что там не та атмосфера, для реализации личных амбиций возможностей нет. Начинали с нуля. Методом тыка я пришла в «Вечерний Первоуральск», но не начинающим автором, а уже с небольшим журналистским опытом. Там уже работала моя однокурсница Елена Горчакова. Кстати, Лена вообще была первым человеком, с которым я познакомилась на журфаке. Меня приняли в «Вечерку», около двух лет поработала там. Потом меня пригласили в «Новую газету». Ту самую, первую, хорошую.
Что значит первая, хорошая «Новая газета»? Думаю, она была прообразом нынешних «Городских вестей». Шли смутные 1990-е годы, когда был разгул всего: и свободы, и криминала, и каких-то «схватил-отскочил», скорого обогащения, такого же стремительного обнищания. «Новая» тех лет — независимая от местных властей газета. Коллектив подобрался молодой, очень деятельный, нам было безумно интересно друг с другом. Мы позволяли себе многое, что не позволяется сейчас. Например, писали сатиру – «Первоуральские куклы» по подобию тех, что шли по НТВ. Сохраняли интригу авторства, хотя сейчас уже можно сказать, что большинство «Кукол» написала я. Считаю, что мне повезло застать расцвет этой газеты, все, что было потом с «Новой» — полная ерунда.
«Вечерка» на разных этапах — это абсолютно разная газета. Я не застала ее «Подзнаменкой». Не факт, что застала ее «Вечерним Первоуральском» в самые лучшие моменты. В первой половине 2000-х, до 2006-2007 года, это была нормальная газета, вполне приличный официальный печатный орган. Понятно, что если администрация городского округа является учредителем СМИ, это всегда рупор местных властей. Но раньше все равно работали свободнее. В свое время я пыталась доказать, что муниципальная газета — это не только пиар-площадка для местной власти. Она должны быть интересной всем людям. Удавалось это сделать или нет – судить читателям.
Понятие цензуры, на мой взгляд, двоякое. Одно дело, когда сидит где-то цензор, например, человек из администрации, который отчитывает текст и говорит: вот это пишем, вот это не пишем, а вот это я перелопачу, и ты поставишь мое. Естественно, такого быть не должно. С другой стороны, у нормального профессионального журналиста, который уважает в первую очередь своего читателя, а потом уже свое самовыражение, есть собственный внутренний цензор. Журналист сам для себя определяет нравственные границы дозволенного.
Я никогда больше не займусь политическими сплетнями, выражением чьей-то политической воли. Покрутилась в этой среде, но не как журналист, а как руководитель СМИ. Больше с этим связываться не буду. Не хочу.
Роботы не смогут вытеснить журналистов. Журналистика авторская — она будет в любом случае, пока есть аудитория, которой хочется почувствовать чье-то предвзятое отношение к произошедшей ситуации.
Успешный текст должен быть интересен и самому автору. Увлеченно пишет, сам заинтересован в том, что он пишет. Если так, то текст априори не может быть плохим.
Диплом об окончании факультета журналистики дает знание и инструмент. Как распоряжаться? Хочется посмотреть, что человек писать может, а что нет. Куда посылать можно, а куда без толку, ничего путного не принесет. Приходит ко мне девушка однажды, гордая своей публикацией в глянце. Красиво, блестит. Автобиографическая зарисовочка об Одри Хепберн. Спрашиваю: отлично, а вы где? Показывает пальцем — так вот же! Интересуюсь: девушка, сколько же вам лет, раз повезло встретиться с самой Одри… Не терплю перепечаток, который выдают за журналистский труд.
Я люблю корреспонденцию в чистом виде. Я не сторонник журналистских расследований, очерки сейчас почти никто не пишет, в лучшем случае — зарисовки. Я не репортажник. В Первоуральске, кстати, были очень сильные репортажники. А вот корреспонденция — мой конек.
Сейчас нет предвзятого отношения к журналистам, я бы охарактеризовала это словом «пренебрежительное». Считают, что журналистика — достаточно простой вид деятельности. Не знаю, с чем это связано. Может, с тем, что сейчас очень сильно развились социальные сети — люди пишут, общаются, оперативно обмениваются информацией. Кстати, порой читать людей, профессии которых далеки от журналистики, — одно удовольствие. Спасатели, врачи «скорой помощи», например, пишут очень увлекательно. С другой стороны, выпускники журфака демонстрируют порой какую-то детскую беспомощность. Приходят молодые журналисты. Опыта никакого. Пишут на уровне «Работники работали работу». Скучно работать с такими материалами, сердце кровью обливается. Они себя видят исключительно на телеэкране. А в газету не хотят – ответственности больше, а в лицо никто не знает.
Журналист — дипломированный дилетант. Пишет понемногу обо всем, но имеет весьма смутное представление о том, о чем пишет.
Моя семья — это мои единомышленники, не критики. Главное в семье — научиться понимать, что собственное эго, конечно, должно быть, но не в ущерб другому. Родной человек тоже хочет реализовываться, самоутверждаться.
Я сложно завожу друзей. У меня их немного. Возможно, это такая профессиональная деформация – усталость от общения. Хочется побыть в некой изоляции от людей. Конечно, у меня есть друзья со времен детства, есть студенческие. Друг должен быть близко к сердцу. Понятно, что поболтать можно с кем угодно. Это приятельские отношения. Друг же готов пожертвовать личным во имя другого человека. Я, наверное, готова, но жизнь миловала: пока мне не приходилось ни идти на жертвы, ни принимать их.
Да хрен меня знает, какая буду бабушка. Конечно, надо жить отдельно от взрослых детей, но ждать с нетерпением внуков в гости . Семья у нас очень дружная, но пришло время «выпинывать» детей в общество. Трудно это, страшно. Но жить-то им самим, без нас.
Принцип жизненный в свое время я вынесла очень хороший: никогда не нужно стесняться требовать платы за свой труд. И не обязательно речь о деньгах. Благодарность — тоже плата.
Мы долго думали, где же провести фотосессию Натальи Березняковой. После многочисленных вариантов решили — лучшего антуража для съемки, чем прежняя редакция на Вайнера, 15, не найти. Кабинеты, в которых еще остался дух редакции, забытые фотографии, старые шкафы, пожелтевшие номера «Вечерки». Нам кажется, что с выбором мы не ошиблись, а наш фотограф смог передать атмосферу.