Семь лет назад мы, одиннадцатиклассники выпуска 2003 года, сдавали ЕГЭ. Принимали участие в эксперименте. Никто из нас не задавался вопросом, что это за колбаса и с чем ее едят. Нам объясняли, но мы слушали вполуха: нас гораздо сильнее занимали грядущий выпускной и будущие экзамены в университет. Мы строили планы, а нам говорили, что ЕГЭ — это своего рода репетиция, что от неудовлетворительных результатов можно отказаться, и сдавать русский с математикой по-старинке. Мы обсуждали платья на выпускной, а нам рассказывали про то, что на экзамене никто не будет требовать от нас академических эквилибров. Главное — написать то, что знаешь.
Учителя нервничали весь год: тогда еще никто не знал, к чему приведет новая форма аттестации, предложенная столичным доктором наук Хлебниковым. Как готовить нас к этому ЕГЭ, что будет на экзамене, гарантированы ли нам высокие результаты, и как быть, если нет. Их нервозность нам, впрочем, не передавалась: мы почему-то даже не сомневались, что сдадим этот ЕГЭ. Учили математику и русский, зубрили еще по три предмета (тогда для получения аттестата требовалось сдать пять экзаменов).
Русский мне дался без усилий: помог гуманитарный склад ума. Немного нервничала над частью «С», но и с ней справилась, даже ответила почти во всех разделах. Итог — больше 80 баллов. По математике набрала какой-то минимум, и получила «четыре». Обе оценки засчитали за аттестационные — по условиям эксперимента. И тогда, и сегодня я точно знаю: если бы не ЕГЭ, мне бы никогда не удалось получить «четыре» по математике.
Почему мы не волновались? У нас был выбор. Мы знали, что в случае чего можем пересдать по-простому — с задачами, которые разбирали на уроках, и в обществе своих учителей. И мы знали, что это репетиция. Эксперимент. Игра. То есть, все как будто бы несерьезно.
У нынешних выпускников выбора нет. И на игру все это уже не похоже. Да, им уменьшили предметы: хочешь аттестат — сдавай русский язык, математику — и вперед. Да, их результаты ЕГЭ могут засчитать в университете при поступлении: не надо ехать куда-то, расплескивая знания по дороге. Сдал — и получил сразу два документа: аттестат и фактически студенческий билет вуза. И потом, многим гораздо проще сдавать письменно: сидя над листом бумаги положенные 240 минут, размышляешь, не торопясь. И не видишь глаз человека, который слушает, как ты рассказываешь о нападении Германии на Россию, путая имена и даты.
ЕГЭ облегчает жизнь. Но вместе с тем — лишает выбора. Если завалишь — пересдавать разрешат только в той же форме, тестом. И ты не получишь аттестат, если не наберешь минимальный балл. А его даже не знаешь заранее, потому что он определяется только после того, как экзамены сдаст вся Россия. Как дамоклов меч над современными школьниками висят эти три буквы. Выбора нет, а значит, нет и возможности что-то изменить. Не знаешь — и это твои личные проблемы.
ЕГЭ обезличивает финальные экзамены в школах. Ученые твердят о том, что «единый» обеспечивает непредвзятость. Согласна. Но эта непредвзятость лишает школьника всякой возможности «выплыть» в случае чего. Безапелляционно и сурово — сдавать нельзя завалить.
Один учитель первоуральской школы рассказал мне случай про девочку-отличницу, которая на ЕГЭ по русскому языку неправильно поняла текст, озаглавленный «Чистые пруды». Не заметила заглавную букву в названии, скорее всего. И приняла московские Чистые пруды за просто — чистые, в смысле, не загрязненные, водоемы. В результате — завалена часть теста. А подсказать ей не смог никто: учителям запрещено подходить к детям. Чтобы — не дай бог — не создать видимость предвзятости.
В 2003 году, когда мы сдавали устно историю, меня за уши вытащили на «четверку». Современных детей тащить некому — для компьютера, проверяющего их тесты, они все на одно лицо.