Музыкальная аура существовала вокруг меня всегда. В детстве в свободном доступе находились музыкальные инструменты: пианино, барабаны, гитары, я ходил на концерты, постоянно слышал соответствующие дискусии. Но все равно музыкой в детстве я совершенно не интересовался. Я знал, что у меня есть папа, дядя, братья — вот они музыканты, настоящие мастера, а я смотрел на них со стороны.
Я рисовал комиксы, много читал. У меня была масса увлечений, требующих массы времени, и некогда было заниматься музыкой. Но в итоге она все равно меня настигла.
В шутку называю эту ситуацию «семейным проклятием»: почему-то все в семье так или иначе связаны с музыкой. Но на самом деле это, конечно, какой-то маленький музыкальный ген.
Если революции в сознании существуют, у меня она произошла в один день. До этого дня у меня была одна жизнь, а после началась совершенно другая. Это день, когда я послушал «битловский» «Белый альбом». Причем решил я его послушать по ничтожному поводу: в одном журнале увидел текст песни на английском языке, и мне захотелось послушать, как это все звучит, сравнить текст из любопытства. Перемотал кассету на начало, включил — и тут что-то в голове переключилось. Я перешел ко второй песне, потом к третьей, уже не мог остановиться. За вечер прослушал «Белый альбом» раза четыре, не в силах оторваться. Открылся дивный новый мир.
В тот вечер я посмотрел на все вокруг другими глазами. Не понимал, как мог жить без этого раньше. Мне казалось, что за этими песнями скрыта какая-то интересная жизнь — так оно и случилось! В итоге меня появилось желание сыграть это самому. Я стал подбирать любимые песни на фортепиано и гитаре. С тех пор этот процесс продолжается и никак не останавливается.
В музыкальную школу я не ходил, потому не имею права называться музыкантом. Поиграть для собственного удовольствия — пожалуйста. Но считать себя музыкантом не получается.
Братья Цалеры — это пять человек. Как The Jackson Five. В принципе, мы бы даже могли выступать вместе, но административно-территориальные проблемы мешают. Хотя если вдруг все соберутся в одной точке пространства и времени, усилия можно объединить. Если даже происходит семейный сбор, кого-то одного всегда не хватает.
Страшно подумать, ведь совсем недавно мы были детьми, а сейчас в гости приезжают бородатые мужики. Даже робеешь рядом с ними. Все братья живут и работают в Москве. Юрий — гитарист «Мумий Тролля», Стас играет у одного из братьев Грим и с музыкантом Олегом Чубыкиным, Олег — сессионный музыкант и сейчас сотрудничает с Григорием Лепсом, а Владислав играет на трубе у Елки.
Я неплохо себя чувствую в Первоуральске. Были шансы и возможности уехать в столицу, но я пока здесь. Серость, конечно, присутствует вокруг, но этой серости хватает и в Москве. Город в энное количество раз больше, и серости там тоже в энное количество раз больше. Кому надо, тот везде сможет жить интересно. Как в анекдоте про англичанина на необитаемом острове, который построил два шалаша. На вопрос «Зачем?» он ответил: «Этот шалаш — клуб, в который я хожу. А этот — клуб, который я игнорирую». Кто нуждается в культуре, тот сам ее породит.
Может, я не настолько амбициозен и довольствуюсь малым, но нет у меня осязаемой потребности переехать жить в Москву, кому-то что-то доказать. Тем более, Интернет сегодня сближает все, и при желании можно посмотреть живую трансляцию рок-фестиваля в Англии или в США. Ощущения, конечно, не те, но получить представление вполне можно, а если что — можно и съездить, билеты покупаются за пару минут.
В Интернете стоит себя сдерживать. Он затягивает, и сора для мозгов там невероятное количество.
Интернет обесценивает музыку. Все стало доступно по одному клику, а потому неинтересно. Если раньше люди ездили в другой город, чтобы переписать альбом, отдавали всю зарплату за пластинку или годами искали что-то редкое, то сейчас они лишены этого удовольствия. Всеобщая доступность — это замечательно, кому нужно — тот будет исследовать новое, но со стороны выглядит так, будто музыка ничего не стоит и служит лишь фоном.
Музыка — это как зависимость: есть потребность ее постоянно слушать, про нее читать, находить ее во всем, даже в шуме вокруг.
Возможно, если бы мы умели по-настоящему слушать, то не нуждались бы в искусственных нагромождениях звуков в виде «Белого альбома» или симфонии Гайдна. Если бы у нас были глаза, нам не нужны были бы картины на стене.
Искусство — как костыли для сознания, застывшее время. Но эти костыли такие красивые, с ними столько всего можно сделать, что за века у людей сложилась предрасположенность к ним. Как воздух, нам нужна искусственная реальность в виде звука, цвета или книги.
Если я уезжаю куда-то, то специально не буру с собой музыку. Чтобы соскучиться по-настоящему.
Я рос не на отечественных музыкальных журналах, а на английских. У них особенный подход. Если у нас, как правило, выстраивается иерархия (эта группа круче той, это — великие творение, а это — примитив), то у англичан обо всех пишется с равной степенью интереса и глубины. Ведь даже самая рафинированная коммерческая музыка не так проста, как кажется, и отражает страхи и надежды.
Есть люди, которые отвергают то, что считают примитивным, недолговечным, неправильным и слушают только «самое лучшее». Они кажутся себе слушателями. А у меня, наоборот, происходит расширение границ. Я не зарекаюсь ни от какого вида музыки.
Махровая российская «попса» — у нее больше социальных функций, чем собственно музыкальных. Сходить на Киркорова или на Михайлова — это же не музыку послушать, это социальный обряд, показатель статуса, «выход в люди». Люди приходят посмотреть на персону из телевизора. Все пойдут — и я пойду, чтобы потом рассказать на работе. Они по-своему получают удовольствие, но не от музыки, а от антуража, лоска и блеска. Это больше похоже на цирк для взрослых. В цирке ведь тоже есть музыка, без нее никак, но в цирк ходят не ради нее.
Есть мнение, что настоящая музыка умерла: в старые времена все было круто, а сейчас убого. Я считаю, что многие направления музыки живут и даже процветают. Естественно, на дворе не 60-е и не 70-е. Альбом Pink Floyd мог выйти и распродаться астрономическими тиражами. Сегодня всеобщих мерил и однозначных авторитетов практически нет, все разошлись по уголкам и слушают что-то свое. Но это не значит, что музыки стало меньше. Наоборот. Ты можешь слушать новых и еще всех старых. Они не обесценились, не посерели, позолота на них не поблекла. Это огромное богатство, к которому любой может протянуть руку и воспользоваться им.
Классику стоит десакрализовать. Я не считаю ее запредельно сложной музыкой для специалистов, она не подавляет тебя своим величием. Ореол избранности у классики во многом искусственный. Он возник не так давно, в XIX веке, когда вышли напыщенные биографии Бетховена и Вагнера. С тех пор повелось, что на концерте классической музыки нужно сидеть в одной позе, как будто у тебя штырь внутри, и восхищенно внимать. По-моему, вовсе не обязательно. Перед оперой веками ни у кого не было никакого пиетета: в театр ходили представители всех слоев населения, сами оперы писались бравурными, шумными и скандальными. В зале играли в азартные игры, пили, ели, бросали костями в музыкантов. Если кто-то уснул на концерте — да ничего страшного. Получать наслаждение от музыки можно разными способами, в том числе, и спать под нее. Безусловно, классика — высокое искусство, но это не отменяет ее человечности, а где-то и простоты.
Ребенком я сочинял сказки, писал книжки, рисовал комиксы, чтобы потом самому читать их. В школе меня больше интересовала литература, чем математика. Соответственно было ясно, что учиться надо не на физмате. Поступил на факультет журналистики. А раз к тому времени я уже увлекся музыкой, начал о ней писать. Для журнала Rolling Stone уже несколько лет пишу обзоры на современную музыку. Так что волей-неволей прослушиваю все главные новинки.
Иногда возникает ощущение, что я оторван от земли, работая в журнале «Уральские авиалинии». Есть настоящая журналистика на злобу дня, а я пишу на необязательные темы из разряда роскоши. С другой стороны, это часть жизни, это красиво, это вдохновляет.
Путешествия — несомненный плюс работы. Я смог побывать в местах, в которые сам поехал бы далеко не в первую очередь. В некоторых странах бывал по несколько раз, куда-то прилетаешь, как к себе домой. Это работа, в поездке нельзя совсем уйти в отрыв. Нужно вовремя проснуться, везде быть вовремя, потом обо всем написать. Но так как процесс протекает в экзотических условиях, да еще принимающая сторона старается во всем угодить, то работа не приедается.
Из поездок я люблю привозить какие-нибудь местные вкусности или напитки. Пока перевеса нет в чемодане, наполняю его, чтоб угостить родственников и друзей. Это интересно — почувствовать разницу во вкусе. Рисовое вино из Лаоса у нас не купишь: может, оно и не особенно вкусное, но опыт захватывающий.
Я написал три книги: «Музыка ХХ века», «100 легенд джаза» и «100 легенд рока». Думал, что больше писать не захочется. Но ошибся. Моя четвертая книга, если она будет закончена и выпущена, будет касаться тайной стороны огромной музыкальной культуры. Это эзотерика: наравне со всеми известными именами, альбомами, знаковыми событиями есть торные дороги, дальние уголки, забытые имена, невыпущенная музыка. Не то, что лежит на поверхности, а то, что скрыто от нас за роскошными фасадами.
В моей библиотеке много дорогих подарочных изданий, альбомов по искусству. Кажется, что это эстетство, а на самом деле это и впрямь очень полезные книги. К тому же, их можно подолгу разглядывать и оставлять детям в наследство. Ценности эти тома не теряют.
Не понимаю, когда кто-то хвастается тем, что не смотрит телевизор. Не смотришь — не смотри, это не делает тебя умнее. Наоборот, если не смотришь, мимо тебя пройдет много всего интересного, например, сам дух времени. Если ты читаешь только Достоевского, то это здорово, но Достоевский — он вокруг, а не только в его романах.
Меня смущает, что современные экранные новости подаются по-голливудски. В начале эфира звучит драматичная музыка, что-то пафосное в духе «Звездных войн». Этого никто уже и не замечает. Диктор выступает как актер, смеется над одними, восхваляет других, и это настолько явно, что становится жутковато. Даже советская пропаганда была более тонкой. Бумажные СМИ не могут получить такую власть, телевизор смотрят все и бесплатно. Именно благодаря телевизору многие формируют свое отношение к реальности. А смотреть его нужно с большой оглядкой и высокой сопротивляемостью манипуляциям. И не без чувства юмора, конечно.
Любопытно читать пропагандистские материалы, которые раскидывают по почтовым ящикам. Даже с точки зрения психологии. Интересно, до каких степеней изощренного злопыхательства может дойти средний ум агитатора, который даже не верит в то, за что агитирует. Поражает топорность подхода, циничная беспринципность в сочетании с наивным детским стилем. Жажда денег и власти даже ничем не прикрыта.
Местную прессу я читаю, но давно не жду позитивных изменений. Если происходит что-то позитивное — это здорово, но это выходит за рамки привычного и обретает черты подвига. Сделать дороги — у нас подвиг, хотя в идеальном мире это рутина и выполнение обязанностей. Каждый год предвыборные материалы обещают мне, что сердобольный кандидат вот-вот починит водосток в крыше моего дома, но они не знают, что я сам залезаю на крышу и вычищаю листья перед дождями, чтобы вода стекала правильно. Забавно читать их торжественные обещания из газеты в газету.
Мне бы хотелось, чтобы дома по Ватутина, которые строили немецкие военнопленные, когда-нибудь отремонтировали. У нас в городе не так много значимых или просто красивых объектов. То, что есть, хотелось бы иметь в достойном виде. Я могу потратить все деньги, самостоятельно купить шпаклевки и краски, но намного ли хватит? Что-то подсказывает, что дома так и будут разрушаться — разве это не придает каждой прогулке по улице печали?
Жизнь — это хаос. Хаос из вариантов и возможностей. Строить планы — сомнительное занятие. Может быть, эта мысль сравнима с взглядом растерянного ребенка, которого выгнали на улицу, и он не знает: то ли ему на горку пойти, то ли в футбол поиграть, причем все в первый раз. Я не могу сказать, что уверенно иду к чему-то, что добиваюсь каких-то целей и покоряю горы. Все вокруг происходит очень странным и причудливым образом, лучше даже не вмешиваться. Но вмешиваться приходится. Надеюсь, к лучшему.
Мы не можем быть уверены даже в том, что видим, потому что глаз воспринимает все вверх ногами, и лишь крохотный участок мозга переворачивает картинку, чтобы мы не падали при ходьбе. А ведь мозг может этого и не делать.
У многих есть рецепты, как сделать жизнь лучше, как спасти мир. Но мне нравится одна мысль Василия Розанова: «Что вы мучаетесь вопросом, что делать? Если на дворе лето, собирайте ягоды. Если зима — пейте с ними чай». Если каждый будет скромно и по-человечески делать то, что должно, мир будет спасен. Или хотя бы приблизится к спасению.
Кто я сегодня? Главным образом, отец. Быть папой для маленькой дочки — это счастье.