По первому образованию я бухгалтер-экономист. «Успешно» проработав в должности бухгалтера в тресте УТТС пару месяцев, я взвыла и сказала, что на работу больше не пойду. Как-то быстро стало понятно, что классическая бухгалтерия с такими классическими тетеньками и репродуктором на стене мне не подходит. Я гуляла целое лето, и, с одной стороны, очень радовалась, что закончилась моя бухгалтерская карьера. С другой стороны, начались гонки: «Бляха-муха, я никому не нужна» и активно начала выносить мозг своему мужу.
В журналистику меня привела подруга Ирина Лутфиева — на «21 канал», который тогда, в 1998 году, набирал новостную бригаду. Наверное, она что-то увидела во мне, просто позвонила и позвала.
Собеседование на телевидении было забавным — меня попросили написать… изложение. Этот креатив я прошла успешно — Алексей Махнев, проводящий собеседование, сказал: «Клево, ты нам подходишь». Вот так я и попала «в телевизор».
У меня был жуткий уральский говор. Причем в обычной жизни он не проявлялся, но все менялось перед микрофоном: я начинала активно окать и проглатывать окончания. Пришлось работать над собой, делать ударения на «а» — получилось.
С «21 канала» я ушла вслед за директором Виктором Бондаренко — как и вся команда по сугубо идейным соображениям. Мне тогда было 20 с небольшим лет — тот возраст, когда все можно послать лесом и начать жизнь с чистого листа. Сейчас, приобретя жизненный опыт, я бы, возможно, поступила иначе и несколько бы раз подумала. Но тогда возмутило, как учредители канала повели себя с командой журналистов, обвинив в провале союза промышленников и предпринимателей на выборах в горсовет. Не могло быть иначе: город только отходил от последствий 90-х, устал от криминала и начал голосовать за новотрубников. Бывшие авторитеты этого не понимали.
Поработав на телевидении, я ушла в газету «Уральский трубник» — журналистов «21 канала» забрал к себе Муцоев, сказав: «Вы команда сильная, я не хочу вас терять». Так мы ушли в «Уральский трубник». Мои коллеги задержались ненадолго — уехали в Нижневартовск, а я осталась в «Уральском трубнике». На шесть лет.
Журфак я закончила в 2007 году, уже работая в газете. Журфак ругают, но, тем не менее, он дает базу. Да, там не расскажут об инновациях, которые дают семинары и тренинги, но, по крайней мере, мне не нужно объяснять, что такое лид. Конечно, чтобы стать успешным журналистом, одного классического образования не хватает, но спасибо журфаку за знание русского языка и объем прочитанный литературы. Вряд ли я бы охватила его, не учившись там.
По силе воздействия на аудиторию нашего города, телевидение, я думаю, сильнее. Так мне казалось, когда я работала в «Уральском трубнике», — но тогда не было «Городских вестей». Я думаю, пройдет еще несколько лет, и мы сможем конкурировать с телевидением. Сейчас мы конкурируем с ним по скорости подачи информации, а в ближайшем времени — и по охвату аудитории.
На телевидении жизнь летит быстрее. В прямом смысле. В девять утра жизнь начинается сначала — события, работа в сумасшедшем темпе, и так каждый день. В газете этот цикл дольше — неделя.
Если так случится, что меня когда-нибудь выгонят из «ГВ», то я пойду работать поваром. Я обожаю готовить, мне кажется, делаю это очень неплохо. Некоторые женщины воспринимают приготовление пищи как повинность, для меня же кулинария — искусство. Обожаю готовить сложные блюда — буф бургиньон, например, на приготовление которого уходит восемь часов. Жутко интересно.
Лучше меня блинчики не готовит никто — в своей семье я получила признание бабушки и даже свекрови.
Во времена моей юности с продуктами был бардак. Вернее, их просто не было. Приходилось придумывать. Вы пробовали котлеты из тушенки? Так что к семейной жизни я подошла очень подготовленной.
Один постулат объективной журналистики: нет второго мнения — нет материала. Всегда надо слушать вторую сторону, в любой ситуации она есть. Всегда найдутся люди довольные и люди недовольные.
Нельзя рассчитывать на объективную подачу, когда замешаны друзья или родственники — особенно, если речь идет о какой-то проблеме. Вариант один — отдавать материал другому, менее заинтересованному коллеге. Мы, как судьи — им тоже нельзя с родными работать.
Как я отношусь к цензуре? На самом деле, цензура в нашей стране запрещена Конституцией, поэтому респонденты, когда просят тексты на вычитку и корректируют их, по сути, нарушают наш основной закон. Мы предупреждаем сразу же, когда даем текст править: вы правите только фактические ошибки, но не переписываете материал — ибо это цензура. В противном случае правка просто не учитывается. Журналисты, которые поддаются цензорам, не доносят правдивую информацию.
Независимая пресса в Первоуральске есть, несмотря на то, что многие считают это словосочетание абсурдным. Мы живем за счет рекламы. Раньше и сама не верила, но, придя в «Городские вести», увидела, что это так. Мы входим в состав холдинга из четырех изданий, так что можем позволить себе быть независимыми. Отказ от комментария — тоже позиция.
Коммуникативные навыки, обаяние — это природа, сложно воспитать в себе то, что изначально не было заложено. Разговаривая с человеком, журналист понимает, где надо поддерживать строгий, официальный тон, а где нужно поулыбаться и пошутить, чтобы получить необходимую информацию.
Иногда дружба мешает работе. Со временем неизбежно обрастаешь энным количеством друзей и знакомых. Есть люди, с которыми ты дружил, потом разошелся, а через три-четыре года он — депутат. И это, бывает, мешает.
Часто журналистов называют продажными — и очень часто это оказывается правдой. К сожалению. С этим бороться не получится, потому что журналистов, относящихся к категории «продажные», гораздо больше. Нам остается лишь продолжать делать свое дело и только работой доказывать, что мы — не продажные.
С некоторых пор мне стало совершенно безразлично мнение людей, которые для меня не важны. Есть круг близких мне людей, к чьему мнению я прислушиваюсь, чье мнение для меня не безразлично. Я знаю: то, что говорят обо мне, чаще всего неправда, эти люди — тоже. Что думают остальные — мне наплевать. Если постоянно оглядываться и прислушиваться к сплетням, то надо просто уходить из профессии.
Иногда я слышу в свой адрес проклятия — работа журналиста неизбежно связана как благодарностями, так и с негативом. Я ограничиваю свое общение с неадекватными людьми, не вступаю в полемику с теми, кто находится не в лучшем эмоциональном состоянии.
Журналист должен быть немного циником, чтобы просто не сойти с ума. В начале моей карьеры на «21 канале» в Первоуральске завелись местные Бонни и Клайд — маньяки, зверски убивающие стариков. Когда оперативники заходили в квартиру, там просто была расчлененка. Нужна была помощь общественности, правоохранители тесно сотрудничали с журналистами. Когда я увидела первую запись с места убийства, то просматривала пленку, зажав рот и глаза — как фильм ужасов. Через месяц я уже сама ездила на съемки совершенно нормально — профессиональная деформация. Но в свое оправдание я могу сказать, что рыдала, когда произошла трагедия с Даниилом Казаковым. При мне его тело вытаскивали из коллектора.
Приятно, когда людям удается помочь, приятно, когда похвала заслужена, а не просто стечение обстоятельств, когда все разрешилось и без твоего участия.
Я против подарков на работе. Категорически. Я делаю свою работу и не совершаю подвигов, поэтому не люблю, когда люди дарят конфеты, например.
Мужчина должен быть мужчиной: надежным, нежадным, терпеливым и мудрым.
Первая заповедь счастливых отношений — важно говорить. «Ротом». Очень многие проблемы — особенно в первые годы жизни с супругом — случались из-за чего? На что-то обиделся и молчишь — может, обидеть боишься или скандала не хочется. А как догадается партнер, на что ты обиделся? И в следующий раз косячить будет. А тебе удивительно: как так, я ведь уже обидеться успела?! Все всегда нужно прогововаривать, всегда искать выход вместе и никогда не обманывать. Врать это вообще плохо. И терпимость важна: понятно, чаще всего негатив выплескивается на самого близкого человека — сто пудов от него меньше прилетит. Но делать это надо как можно реже.
Я не могу долго обижаться и никогда не ложусь спать, не помирившись с мужем, если мы «поруганные». Этот урок я получила в 13 лет: моя мама долго и тяжело болела раком, и получилось так, что мы поругались накануне ее смерти. Она заставляла меня писать сочинение по «Тихому Дону», а был канун 8 марта: у меня концерт на уме — надо смотреть. В итоге, с криками и визгами я отправилась писать сочинение, сильно психанув. Мама сказала: «Мы больше с тобой разговаривать не будем». На следующий день ее не стало. Теперь я всегда иду мириться первая — в любой момент может произойти что угодно, а последнее, что будет помнить близкий мне человек — это ссора.
Нельзя сравнивать людей и животных и считать, что кто-то из них лучше. Животное становится таким, каким его сделает человек. Не поверю в историю, что оно само по себе агрессивно. Это всегда отдача. Даже пример с акулами на египетском побережье. Кто уничтожил всю рыбу, весь их корм? А потом мы удивляемся — что это акулы людей есть начали.
Мое глубокое убеждение: нормальный, хороший, правильный человек никогда не пойдет в политику. Оно подтверждается годами опыта — я не видела ни одного политика, который бы думал только о народе. Это всегда жажда личной выгоды — либо экономической, либо политической. Я не верю в сказки про доброго царя.
Если бы я вдруг сошла с ума и стала бы первым лицом этого города, то, в первую очередь, приструнила бы управляющие компании. Они уверены в своей безнаказанности — это подтверждают суды, таким образом сформировано и наше законодательство. Это одно из того, чего я не могу простить тому же Путину — позволил наживаться на простых людях.
Еще один бич — это дороги. Проблема не только государственная, а историческая — воруют в этой сфере веками. Если бы меня не убили, я бы требовала, чтобы дороги делали так, как того требуют ГОСТы, а не так, как того требует карман.
Наверное, я не патриот. Мне кажется, наше государство нас не любит. Очень сложно любить безответно. Примеров масса: медицина, пенсионная реформа и куча других, которые оставляют людей с голой жопой.
Цели и желания уехать в другую страну у меня нет. Я понимаю, что там такого добра, как я, выше крыши. Если будет война, то я пойду защищать семью, но не президента и олигархов.
Ситуация с «Дождем» мне напоминает ситуацию с «Городскими вестями», когда газету убрали из продаж. Был найден благовидный предлог — мол, торговые сети не имеют с нас большой прибыли, а собственники бизнеса сами выбирают, с кем сотрудничать. Но все понимают, что за этим стоит власть: власть убирая тех, кто ее критикует. Стоит отметить только, что в числе учредителей «Триколор ТВ» — одной из кабельной сети, отказавшейся транслировать «Дождь», есть банк ВТБ — государственный банк. Я соглашусь, что опрос по блокаде Ленинграда был некорректным, до сих пор есть люди, имеющие отношение к блокаде. Но почему мы не имеем право обсуждать исторические события, предполагая, что было бы, если?
Я люблю свой город. Он не самый плохой в этом мире.
Прямо сейчас я бы хотела оказаться в Англии. По духу мне очень близка эта страна: обожаю все, что связано с ней — я не имею в виду политику, а именно архитектуру, искусство, образ жизни. Окунуться в атмосферу Британии с ее туманами — это мечта.
Иногда бывает обидно: пишешь-пишешь, а потом звонят люди и изобретают велосипед, хотя мы только поднимали эту тему. Обидно, бывает, но я понимаю, что, пока не весь город стал аудиторий «Городских вестей», вопросы будут. Первоуральск — очень специфичный город в плане восприятия прессы. У нас разучились читать газеты. В Швеции это вековая традиция — утренняя чашка кофе не обходится без газеты. «Городским вестям» пока пять лет. Но дело даже не в нас, а в «Новой еженедельной газете», когда в свое время именно она разочаровала потребителя. Когда она пришла, она была новым словом с отличной командой журналистов, но все очень изменилось, когда газету продали Муцоеву. Газета начала заниматься пропагандой. Доверие к нашей профессии очень на низком уровне у нас в городе, в том числе и из-за этого.
Всегда смотрю Познера. Его сложно назвать российским журналистом, но очень люблю его интервью.
Я не мыслю себя без искусства. Люблю музыку, слушаю всякую — под настроение. Это могут быть Freemasons, U2, Нино Катамадзе или Il Divo. Особых предпочтений нет. Обожаю классику. Еще в музыкалке переслушала весь репертуар Свердловского оперного. В 2006 году мы с мужем начали активно посещать оперу. Его знакомство с оперой началось в Мариинском театре — я ему завидовала со страшной силой: это красивейший театр, женщины в мехах и мужчины в смокингах. Праздник высокого искусства. В оперу мы ездим очень часто. Наш театр очень достойный. Я не понимаю людей, которые говорят «Фи, екатеринбургская опера», видимо, они давно не были в ней.
Красота внешняя невозможна без красоты внутренней. Априори не может быть красив человек, в голове которого нет мыслей и с которым не о чем поговорить. Мой круг общения крайне невелик — я не общаюсь с людьми, которые мне неинтересны в принципе.
Фото Анастасии Пономаревой. Интерьеры кафе «Комильфо»