Михаил Попов встречает нас у порога своего дома в Кузино. Он такой молодой-молодой дедушка, и возраст выдают только толстые линзы в очках. Про секрет своей молодости говорит так: «Если на войне я не умер, значит, судьба дала мне шанс прожить еще много лет. Я жизнь свою люблю и себя люблю, поэтому ухаживаю за собой: не пью, не курю, зарядку делаю и в деревне живу». Об остальных секретах ветерана Михаила Попова читайте в материале «Городских вестей».
Без мамки первое время тяжко
— Здесь, в Кузино, я и родился. Вагонником работал, комсомольцем был. В 19 лет добровольцем пошел на войну. В октябре 1941 года призывались мы в Первоуральске от клуба «Строитель». Послали нас в поселок Бисерть, — вспоминает Михаил Анатольевич. — Ночевать там негде еще было. Под елками несколько дней спали. А погода была дождливая. Но мы там строили землянки, лапником закидывали. Ой, знаете, как непривычно было первое время без мамки?
20 ноября солдаты приняли присягу. А там уже и снег выпал, выдали лыжи. В начале декабря бойцам лыжного батальона выдали сапоги и погрузили в эшелон — на фронт в Ярославль.
— Там мы неделю простояли. Сапоги с нас сняли, выдали валенки и свитеры шерстяные, шаровары ватные. И снова в эшелон — за Рыбинск. Ночь шли, день шли. Так до Ленинграда дошли, — говорит дедушка. — Служили мы в разведбатальоне: ходили, выслеживали луговые точки противника. Приходилось раненых и погибших оставлять там, сами на новое место шли. Это я вам честно говорю — так было.
Михаил Анатольевич постоянно повторяет: «Честно говорю, все правда, так и было». Ветеран вспоминает, что кухни своей не было, ели только сухарики, которые выдавали.
— К концу марта наша рота совсем ослабла — столько времени без горячей пищи. Строили шалаши, огонек раскладывали, окружали, дремали, смотрели друг на дружку: на кого же мы похожи? Прокоптившиеся, грязные, усталые, три месяца с лишним не менявшие белья. Это пережито, да, — вздыхает дедушка. — Число хорошо запомнил — 25 марта. Наступали мы, мне тогда руку извернуло. Отправили в Иваново в госпиталь. Там женщина раздевала меня, а где-то шинели уж нет — кожа обгоревшая, а она причитает: «Ой, сынок, как же ты согревался?» А ведь четыре месяца мы даже не стрижены ходили. Машинки тогда ручные были. Она начинает меня стричь, а машинка-то не идет — столько там перхоти и грязи набито было. Много обмороженных видел. Знаете, ведь как было: по Дороге Жизни все шли на фронт в ботинках, своими ногами шли. А обратно? Госпитали были заполнены солдатами с ампутированными от обморожений ногами. Они называли себя «самоварами». Много переохлаждений было — скоротечный туберкулез. Стоял-стоял вот солдат, а через полчаса — пал… Умирали быстро.
18 дней продержался, потом меня ранило
24 июля 1942 года ветерана выписали и вписали в запасной полк. Дошли до Твери. Землянки там уже были настроены. Попал Попов в младшую роту, опять сухой паек на трое суток, и на передовую — 120 км шли.
— Проходили мимо Куликова поля. Входит комиссар в чистеньком и выступает: «Не опозорим наших предков!». Селение там было, и оркестр заиграл, настроение поднялось, почувствовалась легкость, — улыбается ветеран. — Ночью мы поужинали горячим и потянули позиции на передний край. 4 августа началось наступление по всему фронту. Крепко нас било. 18 дней продержался я, 23 августа меня ранило.
Ветеран показывает на свою руку. Отправили солдата в Мордовию. Почти два месяца он лечился. А после — на Сталинградский фронт.
— Послали меня в учебную роту связистов. Полтора месяца проучились. Нас по частям расформировали, на передовую — давали связь командиру батальона. Наступлений не было, а вот обстрелы всегда вели, часто случались обрывы связи. В сентябре, отправившись искать обрыв, я был ранен. Это уже середина февраля была. Осколочное ранение, — показывает ветеран теперь уже на ногу.
Опять госпиталь. Санпоезд шел, как раз, на Урал. Ветеран заворожено слушал названия станций: Казань, Янаул, Дружинино. В Березовском солдат сняли.
— Я мамке письмо написал, чтобы она ко мне приехала. А палаты были в школе — 12 коек. Маму пустили, все солдаты остальные притихли, она меня как обняла. Вот так повстречались мы с мамой. Она мне привезла ватрушки зеленые из травы. Знаете, какой голод тут был? Не было даже карточек хлебных, — говорит Михаил Попов. — А начальником госпиталя была женщина. У нее сын был Миша, погиб на фронте. Вот мы с ней подружились. Да и я был спокойным, не выскочкой. И вот время к выписке, она приходит и говорит радостно: «Попов Миша, я хлопочу за вас, и вам дают увольнительную на семь дней». В обед пойдет машина, мол, ты с ней на семь дней в Свердловск можешь уехать. Я купил там билет до Кузино. Какая радость! Подхожу к дому, и слышу часы: тик-так, тик-так. Стучу к маме, она не ожидала, что я приеду. На следующий день прошел по Кузино, в Каменку и в Нижнее село съездил, узнать, как друзья.
В Вене увидели белые флаги
В Свердловске Михаил выучился на танкиста. В июне 1943 года опять отправился на фронт.
— Все желали мне вернуться с победой домой. Трудно было — четвертый заезд на фронт. Переборол. Приезжаем на Второй Украинский фронт, попадаем в 170-ую танковую бригаду и сразу — бой. Я тогда три машины поменял, — вспоминает ветеран. — Кировоград, Украина, Молдавия, Днестр… И я снова попадаю в связисты в стрелковую часть. В августе 1944 года пошли на Румынию, Югославию, Дунай. Мы давали на Дунае партизанскому отряду связь.
Затем часть Попова пошла по Югославии. Там русских встречали гостеприимно, называли «братушками». Потом обеспечивали связью артиллерийскую часть под Венгрией. Тогда Михаил Попов был награжден Орденом Славы.
— В Будапеште была большая группировка немецких войск. Представляете, выходит наш советский парламентер с тремя солдатами с предложением сдаться в плен. Мы тогда рады были, думали, вот сейчас они сдадутся, война кончится. У нас такое впечатление было. Но немцы расстреляли парламентерато с солдатами. И снова война, — тяжело вздыхает дедушка. — Ну, думаем, взяли Будапешт, возьмем и Вену. Там мы были в первых числах мая. Немец уже отступал. Не то, чтобы руки поднял сразу, он бежал к американцам, оставлял заслоны, заваливал дороги. Было тяжело. 8 мая от огня артиллерийского еще были раненые, погибшие. И вот 9-го заходим в село, и уже из их окон вывешены белые простыни — белые флаги. Закончилась война, а наш Второй Украинский фронт направили на восток. Через Румынию, Болгарию. В Болгарии я сфотографировался, тогда еще в газете про меня написали: «Бывалый воинкоммунист».
Я еще живой, а она уже с другим
В декабре 1946 года Михаил Попов демобилизовался.
— Я постоянно думал на войне: вот бы только в живых остаться, тогда у меня точно будет семья. Не то, чтобы мечтал, просто думки такие были, — улыбается дедушка. — Слава богу, жив остался, обратно вернулся. Первое время-то легко было — за винтики, за болтики выпили, и войны, вроде как, и не было. Сейчас с каждым разом тяжелее это все вспоминать.
Михаил Анатольевич так много рассказывал о службе на войне, потом о внуках, которые к нему приезжают, а о жене, о любви долго молчал.
— Женился? Я когда на фронт пошел, моя подруга была заведующей зала в буфете, рестораном он назывался. Видная женщина была — Маша моя. Она когда провожала меня, клялась, что дождется: мол, пока буду знать, что ты жив, буду ждать и писать. А как вот знать? Шли полки на передовую, а обратно не возвращались. Каждый день мы получали пополнение. А сколько подбитых было? Это все в памяти у меня, к одному селу, помню, нельзя было и подойти — трупы лежали. Их погребали как в муравейнике, — рассказывает ветеран. — Я писал домой из госпиталя. А тогда же еще военная цензура действовала. Мама писала, как голодают, но я не получал письма. В 1942 мама мне пишет: «Мишенька, Маша твоя вышла замуж за офицера». Как я мучался! И вот война кончилась. Меня направили в Болгарию, тогда мне сестра написала, что Маша моя со своим офицером тоже тут, живут они в трехэтажном доме рядом с железнодорожной станцией. А я старшиной роты был, время свободное было. Захожу в этот дом, спрашиваю, где русский «войник» живет? Это они нас так называли. Мне показали, я постучался. Она мне двери-то открывает, видит меня, на коленки спустилась и заревела. Потом уж ее офицер на обед пришел. Она ему: «Саша, это земляк мой, Попов. Такая встреча!» Они меня пригласили в гости вечером. Сели за стол, бутылочка была. Поговорили как бы между прочим, обо всем. Я потом трамвай жду, смотрю, он выходит. Я подумал — на работу, скорей всего. Стоял, стоял и решил я вернуться. Возвращаюсь к Маше-то, и муж ее тут же вернулся. Не растерялся я, конечно. Сказал, что закурить хочу.
После войны уже, когда Михаил Попов вернулся в Кузино, женился. Двое детей у него есть. Но думать о своей первой любви он не переставал, в соседях у него жили машины родители.
— В 1961 году я овдовел. Может быть, Маше сообщили, что я овдовел, и она приехала, а может, просто родителей повидать вернулась. И мы с ней свиделись здесь у магазина случайно. Я ее обнял, поцеловал: «Машенька, как же я вас любил!». Предложил ей остаться со мной. Но не получилось. Муж у нее заболел и не ходил, ноги отнялись. Нехорошо, что он болеет, а она вот так бы переключилась на меня. Так и попрощались мы с ней, — говорит дедушка. — Потом сошелся со второй своей женой, у нее сын был. А он вырос и спился. А я не склонился к пьянству. Хотя все мне говорили, когда я овдовел, что все сейчас будут приходить, предлагать выпить. Но я устоял. И не курю даже до сих пор, и каждый день с утра зарядку делаю.