Среда — всегда особенный день в редакции «Городских вестей». Это день, когда номер, который люди ждут в продаже в четверг, активно верстается, читается, печатается. Это день, когда мы с грозными лицами предупреждаем менеджеров, что отдел журналистов сегодня вымер и на телефонные звонки не отвечает. День, когда мы сметаем все съестные припасы на своем пути (не только свои, но и еду на редкость запасливых рекламных менеджеров). День, когда слово «дедлайн» обретает очертания и вес в виде топора над головой отдельно взятых журналистов (а голова это, как правило, моя, потому что мотивации делать все равномерно для моего организма пока не придумано). День, когда обязательно выясняется, что гениальной фотографии на первую полосу еще не сделано, а потому придется тянуть жребий, чья задница на обложке продаст грядущий тираж. А еще это день, когда все недовольные городского округа хотят выяснить отношения и посмотреть в бесстыжие глаза «продажных журналюг». И было бы странно, если бы этот день стал исключением.
Отвлекусь. На 30 квадратных метрах журналистского отдела редакции наблюдается предельная концентрация борцов за справедливость — минимум шесть. По пять квадратов на каждого. Поэтому, чтобы не захлебнуться энергетиками друг друга, мы делаем это по очереди. В этом месяце пальму первенства держит журналист Андрей Попков, который возомнил себя богом и решил очистить дворы Первоуральска от автохамов. Решить проблему, рожденную то ли менталитетом, то ли безнаказанностью, то ли отсутствием хороших манер чередой публикаций, доской позора и обращениями в соответствующие органы. Лично я начала переживать за него уже после выхода первой статьи: «Побьют» — лаконично предрекла я. По светлой головушке Андрею пока не настучали, а вот нервишек попортить успели. Вернее, успела.
Включим перемотку, издадим странный звук китайского видеомагнитофона и остановимся на событиях сегодняшнего утра.
10:30. Захожу в редакцию «Городских вестей». С порога слышу то ли визг, то ли вой — истеричные женские крики буквально сотрясают офис. Захожу в родной отдел и вижу возле своего стола беременную женщину — источник раздражающих звуков. Девушка кричит на Андрея, временами матом, в то время как тот, уважительно относящийся к женскому полу в любых его проявлениях, старается с ней в перепалку не вступать. И разговор этот странен:
— Да, я ставлю машину в палисадник — у меня трое детей!!!.. И три машины!!!.. Я привыкла ставить машину в палисадник!!!.. Я мою весь подъезд!!!.. Почему вы не подошли ко мне и не сказали, что нельзя ставить машину в палисадник?!
Андрей молчит и изредка предлагает даме, которая отказалась представляться, а назвала себя «Маша-Петя-Вася», обратиться в суд, раз считает себя униженной и оскорбленной.
Дама не слышит — она орет, визжит и показывает на и без того заметный живот. 45 минут стенаний, и дама уходит. Андрей остается в растерянных чувствах, потому что он джентльмен и чувствует неловкость перед беременной девушкой, которую он, якобы, обидел. Предлагаю ему написать блог и поделиться своими мыслями насчет инцидента, но Андрей лишь отмахивается: «Не буду. Она же беременная, не дай бог, перенервничает и случится чего…»
Андрею жалко, а мне нет. Наверное, в силу того, что женщины редко жалеют друг друга, а еще потому, что никогда не вызывали во мне симпатию дамы, животом прокладывающие путь к баррикадам.
У меня остались вопросы. Что значит фраза: «Да, я ставлю машину в палисадник — у меня трое детей!!!»? Многодетная мать, помимо прочих льгот, получает бонус в виде пожизненного права ставить машину там, где заблагорассудится? Непонятны претензии девушки касательно того, что Андрей не подошел к ней и не погрозил пальчиком: ай-яй-яй, нельзя машинку в палисадник ставить, убери, а то я жалобу напишу. Что за бред?
Итог 45-минутных разборок таков: Андрей в позе мыслителя смотрит в окно (горизонт не виден, в поле зрения лишь разлапистая яблоня) и грезит лишь тем, чтоб визитерша не разродилась раньше времени, девушка всхлипывает и пьет водичку, принесенную заботливой Катей Каладжиди, журналисты разбежались по разным кабинетам, потому что перепонки отказались выдерживать, а мне мерзко. Лицезрение наглости вызывает липкое чувство. Мы были готовы к тому, что автохамы доберутся до редакции газеты и придется Андрюху отбивать, но сложно бороться с неадекватностью на сносях. Боязно как-то.