Михаил Кадников: «Я готов стать донором органов»

Заведующий реанимацией городской больницы уверен, что «тайная» трасплантология — единственно возможный вариант для России

Презумпция согласия на трансплантацию органов — тема, которая внезапно стала обсуждаемой. Причиной послужило обращение в Конституционный суд матери погибшей в автокатастрофе Алины Саблиной, ставшей донором после смерти. Женщина считает, что изымать органы втайне от родных — преступление против личности. «Городские вести» обратились к человеку, который каждый день имеет дело с жизнью и смертью — реаниматологу Михаилу Кадникову. Его позиция — в интервью «Городским вестям».

Мы опоздали на 10 лет

— Михаил Валерьевич, вы, конечно, в курсе закона…

— Естественно. Закон «О трансплантации» был принят в 1992 году и с тех пор не дорабатывался. Сейчас вынашивается ряд поправок — в закон должны прийти моменты, касающиеся детского донорства. Все, что мы читаем сейчас — относится исключительно ко взрослому населению.

— Значит, в курсе и о презумпции согласия. Как вы считаете, насколько это приемлемо с позиции прав человека и здравого смысла?

— Давайте начнем с того, что презумпция согласия — практика большинства европейских стран. В Штатах немного иначе обстоят дела — там презумпция информированности, если можно так сказать. Что касается ситуации в России, то я могу сказать уверенно: презумпция согласия — единственный выход, который позволяет хоть как-­то вылезти из «трансплантологической ямы». Мы и так опоздали минимум на 10 лет в развитии трансплантологии, а с нашим менталитетом заручиться согласием практически невозможно. Пока бытуют мнения о «черных трансплантологах», о продаже органов — вряд ли мы можем рассчитывать на адекватную реакцию при разговоре с родственниками. Хотя все эти жуткие истории — байки, ведь каждый шаг реаниматолога, трансплантолога  жестко регламентирован законом. Закон прописывает алгоритм действий, протокол о взаимодейст­виях с транплантационным центром. У нас это — Свердловская областная клиническая больница.

IMG_3022

— А яма все­-таки есть? Органов не хватает?

— Не хватает. А больных, поступающих на гемодиализ (аппарат искусственной почки) все больше и больше. Они привязаны к аппарату, и единственный выход — трансплантация.

Лечим, даже если видим потенциального донора

— Кто и как становится потенциальным донором?

— Все это прописано так же четко. Потенциальным донором является пациент с черепно­-мозговой травмой крайней степени тяжести, больные с запредельной комой, поступающие в стационары, либо пациенты с тяжелыми сосудистыми поражениями головного мозга — тяжелые инсультники, проще говоря. Глубокое угнетение сознания — раз, невозможность самостоятельно поддерживать дыхание — два (это больные, которые переводятся на искусственную вентиляцию легких), больные, которым уже не требуется сосудистая поддержка сердечно-­сосудистой системы — три. Человека, в коме неглубокой или глубокой, мы можем рассмат­ривать как потенциального донора, но только в том случае, если его состояние будет ухудшаться. Нам нашими приказами регламентировано ставить в известность, что такие пациенты есть. Они находятся на мониторинге. В случае ухудшения состояния наша задача — не дать органам, грубо говоря, испортиться.

— Сколько времени есть у врача, чтобы принять решение, является ли человек потенциальным донором или нет?

— Довольно много времени уходит, на самом деле. Когда поступает пациент с тяжелой травмой или тяжелым сосудистым поражением головного мозга, мы исключаем действие разных психотропных препаратов (наркотиков, алкоголя), нам надо удостовериться, что ничего другого, кроме травмы или кровоизлияния, не помешало ему утратить сознание. Нам надо быть уверенным, что инфекций нет, а это — огромный ряд анализов. Половина пациентов дискредитирована по гепатиту В, С, ВИЧ. Принимается во внимание и уровень здоровья — органы должны быть более-­менее нормальные. Рассматривается возраст до 60 лет, но это не значит, что если человеку 65 лет и он абсолютно здоров, то он как донор не рассматривается. При этом мы продолжаем активно лечить пациента, даже если он стал потенциальным донором. Когда мы уверены, что головной мозг умер, а это показывают неврологичес­кие и газоанализаторные тесты, нет реакции на свет, когда человек не может дышать самостоятельно, рассматривается возможность стать донором. Если хоть какие­-то попытки дыхания предпринимаются, то все возвращается на круги своя. Мы понимаем, что человек, как член общества, потерян, но как физическая единица он еще жив.

Знать, чтобы понимать

IMG_3033

— Мы общались с правозащитниками на эту тему, был приведен пример Испании как страны, где есть презумпция согласия, однако информирование родных происходит, а нехватки органов нет. У нас так не получится?

— Испания — самая католическая страна, там идет мощная пропаганда со стороны в том числе и церкви, где говорится — там, наверху, ваши органы никому не нужны, вы же душу туда отправляете, а не тело. Так что менталитет, церковь и работа с родственниками — отсюда и самые мощные показатели в мире.

— Мы разместили опросы в наших группах в соцсетях. Реакция аудитории «ВКонтакте», например, гораздо более негативная, чем мнение пользователей Фейсбука…

— Конечно, мы же принимаем во внимание реакцию людей исходя из их возраста, социального положения. Но ни один опрос в соцсетях не покажет мнение тех людей, чьи родные находятся на аппарате искусственной почки или чей ребенок стоит в очереди на пересадку сердца. Так что мнение обывателей — да, какой кошмар, распилили на органы, мнение тех, кто в теме — иначе нельзя.

IMG_3034

— Если говорить о правах человека, как считаете, презумпция согласия их все-­таки нарушает? Официальная позиция РПЦ, например, что нарушает.

— Если по факту нет нарушений закона, если все задокументировано, то это не нарушает права человека. Но каждый имеет право на личное мнение, включая Чаплина.  Просто кто­-то сведущ в деталях, а кто­-то — нет. Лично я, например, не буду возражать, если мои органы спасут жизнь как минимум шестерым людям.

— Вы сказали о том, что в 80% случаев родственники откажутся от предложения использовать органы умирающего родственника. Есть ли шанс, что ситуация изменится?

— В ближайшем будущем — нет. Слишком маленькая информированность о нуждающихся в трансплантации органов людях и слишком много «чернухи». Люди уверены, что органы можно купить или продать. Даже фраза есть расхожая: «пойду продам почку». Начнем с того, что ее никто не купит, нет «черного рынка». Органы не продаются и не покупаются.

— Если в вашей практике произойдет так, что поступит потенциальный донор, будете доносить эту информацию до родственников?

— Я работаю 22 года в реанимации, за это время не было ни одного изъятия органов здесь. В январе была предпринята попытка.  Мы информировали центр трансплантологии о таком человеке, он был транспортирован в областную больницу, но эффективным донором так и не стал. Что касается разговора с родными, то я готов обсуждать с ними эту проблему ради сохранения жизни других людей.