Незаурядный, восприимчивый, всей душой болеющий за главное дело своей жизни — таким мы увидели Дмитрия и поэтому решили показать его в нашем проекте «Простые истины».

Свято-Троицким храмом в Билимбае начал заниматься еще до знакомства с фондом «Строганофф». Ко мне обратился староста прихода Николай Минькин, узнать, как оформить документы на это здание. Я ему все объяснил, он собрал весь пакет документов. Сейчас храм в собственности РПЦ и прихода.

Как познакомился с фондом «Строганофф»? Андрей [Моисеев] (учредитель фонда — ред.) пригласил меня в Билимбай летом, все показать, рассказать. Честно, до этого в храме не был ни разу. А тут заинтересовался.

Мне удалось побывать внутри храма Христа Спасителя в Москве, там, куда обывателей не пускают. Смог посмотреть, как все сделано, оценить, как эксперт. Почему именно этот храм? Потому что архитектор у него и билимбаевского храма был один и тот же. В Екатеринбурге храм Спаса-на- Крови тоже посещал. По сути, сейчас это настоящие многофункциональные комплексы.

У нас пока нет однозначного мнения, какое будущее мы хотим Свято-Троицкому храму — делать его музейным комплексом, так как у него потрясающая история, или пусть остается чисто культовым сооружением и там будут идти только службы.

В фонде я занимаюсь бумажной волокитой: редактирую документы, подготавливаю запросы — все, что связано с органами власти. Зря я что ли уже 20 лет ношу великое звание чиновника.

В настоящее время на храм есть охранное обязательство, это одно из требований, которые по нашим законам должно быть. Храм признан памятником истории и культуры. Бремя несет РПЦ и местный приход.

В настоящий момент с землей под храмом все очень печально. Потому что здесь требуются решительные шаги и со стороны администрации, и со стороны РПЦ, и со стороны общественности. Этот пазл с одной стороны не собрать.

Для того, чтобы начать храм восстанавливать, необходимо определиться — что восстанавливать и где восстанавливать. Один из вопросов, который является камнем преткновения — что будет все-таки рядом с храмом? С одной стороны, нужно через определенный алгоритм действий, предписанный законом рядом с храмом определить охранную зону, которая предполагает определенный вид деятельности и строительства, с другой стороны, решить, как эффективно, удобно и правильно и для администрации, и для общественности, и для прихода использовать данную территорию.

Изначально у представителей прихода было желание определить участок А, потом участок Б, а после того, как мы получили благословение митрополита Кирилла, так как идеи и цели фонда совпадают с принципами, которые развивают память, любовь, учат истории, они согласились на совместное использование территории. Но с одной стороны — должно быть максимальное использование земель по назначению РПЦ, с последующим развитием территории, с другой — как использовать те коммуникации, которые проходят по данной терртории к садику и будущему спорткомплексу, с третьей — если мы говорим, что это один из элементов развития внутреннего туризма, необходимо рассмотреть инфраструктуру: автобусные остановки, объекты показа. И тут вопрос — как это правильно сделать? Одни говорят — мы не против, скажите, что вы хотите, другие говорят примерно то же самое. И вот на данном этапе мы то к одним подойдем, то к другим, и соединиться в этом вопросе достаточно сложно.

Свято-Троицкий храм — ранее был самым большим на Горнозаводском Урале, средства колоссальные нужны для его восстановления. Лет шесть назад предварительное исследование делал ПНТЗ, тогда сумма обозначалась 400-500 млн рублей — ведь мы восстанавливаем объект культурного наследия.

Имея опыт не просто работы в БТИ и зная алгоритм административного ресурса, у меня есть допуск к такой информации, которая обывателю недоступна, например, к тем документам из архива, которые были составлены и рекомендованы заслуженным архитектором РСФСР, профессором, доктором архитектуры  Николаем Алферовым в середине 70-х годов, по сохранению и использованию историко-архитектурных памятников поселка Билимбай. Выяснилось, что те документы, которые я получил, и наши наработки — они совпали на 90%. Это парадокс.

К культурно-исторической экспертизе мы материалов набрали более чем, сейчас необходимо найти деньги на ее проведение.

Билимбай — вообще интересная территория. Сейчас у него по решению суда изменен генплан из-за незаконного выделения муниципалитетом земель лесфонда. Что там сейчас будет — пока непонятно. Плюс мы еще проявляем активность со своими предложениями и выявляем объекты не только областного значения, но и федерального, которые могут попасть в реестр памятников культуры и архитектуры. А это, с одной стороны, украшение территории, с другой — обременение для собственников. И тут начинается противостояние. Нам очень много вопросов задают, типа, вы же понимаете, что из-за вас придется изменять вот это и вот это? Мы согласны. Но есть исторический факт, который был подтвержден и архитекторами, и экспертной комиссией Российской академии архитектуры и строительных наук, и местными краеведами, для того, чтобы внести корректировки, чтобы грамотно вести совместную работу.

В Билимбае объектами культурно наследия являются Билимбаевский чугуноплавильный завод и храм. Завод сейчас находится на частной территории. Собственник не считает объекты, расположенные на ней, объектами культурного наследия. С одной стороны, его понять можно, потому что, когда он покупал объекты и территорию, никто его в известность не поставил, что покупает он ее вместе с памятниками истории.

Цивилизованный путь, который позволит изменить ситуацию, есть. Да, с одной стороны, это будет ущемление прав собственника, с другой — это может принести совершенно другие дивиденды.

С имеющимися и вновь выявленными объектами культурного наследия Билимбая нужно делать все ровно то же самое, что и с храмом. Как только получаем охранное обязательство на объект культурного наследия, можно начинать с ним работать.

В прошлом году к нам приезжал президент Российской академии архитектуры и строительных наук Александр Кузьмин. Когда он увидел, в каком состоянии находятся шедевральные объекты культурного наследия, сначала пришел в ужас, а затем направил письма в различные ведомства с просьбой разобраться в сложившейся ситуации и пообещал взять ее под личный контроль. Более того предложил включить идею фонда «Строганофф» в государственную программу по сохранению культурно-исторического наследия: как адаптировать то, что у нас накоплено веками, вдохнуть в это новый функционал, для того, чтобы это сохранялось и использовалось по назначению, найти тот инструмент. Теперь ждем обратной реакции на письма.

Я возлагаю большие надежды на помощь [Александра] Кузьмина. Он в прошлом году в рамках форума EXPO BUILD RUSSIA подписал соглашение о сотрудничестве с нашим губернатором. Свердловская область, как промышленный регион, предоставляет прекрасную возможность попробовать создать технологическую схему развития промышленной архитектуры, а опытной площадкой для этой работы может стать Билимбай.

Я — патриот со знанием истории.

Мне ближе гражданская роль человека, который находится у власти. Я понимаю, что говорит власть.

Чтобы быть успешным, достаточно упорства и стремления. А также важно то, что вложила в тебя твоя семья. Да, люди должны себя делать сами. Но значительно легче формировать фундамент в детстве.

Я раз в три года где-нибудь чему-нибудь учусь.

Настоящий подарок — это книга. Начитанность, кругозор и воспитание — это базис.

Я — не верующий человек.

Чужое мнение я слушаю, но буду настаивать на своем. А чтобы переубедить меня, нужен очень весомый аргумент.

Депутатом быть не хочу.

То, что я приношу пользу нашему обществу, делает меня счастливым. Возрождать историю Билимбая для меня удовольствие. Если бы не было Билимбая, в моей жизни был бы другой подобный проект, я уверен.

Никогда не прощу предательства. Никогда не дам человеку, который меня хоть раз обманул, второго шанса.

Один человек никогда ничего не решает, даже первое лицо государства. Все серьезные вопросы — дело команды.

Из исторических личностей хотел бы встретиться с Петром Столыпиным. Спросил бы у него: «Как сейчас сделать такой же рывок, как в 1913-м году?»

Я очень хорошо готовлю. Особенно вяленое мясо.

Большой школой для меня стал туристический клуб «Абрис». Здесь я не только постиг навыки выживания, но и обрел друзей на всю жизнь.

У меня прекрасный сын и прекрасная дочь. Они — мое главное достижение.

Два года жить без хоккея — это большая потеря для спортсмена. Начинал заниматься хоккеем на «Уралмаше». Потом ушел в армию, меня отправили в группу советских войск в Германию. После службы поступил в спортивное училище имени Максима Горького в Екатеринбурге, закончил его с отличием и приступил к тренерской работе. Тренировал и мужские команды, и детские, параллельно учился в педагогическом институте.

Судьба сложилась так, что я стал тренером женской команды. Пришлось переехать из Екатеринбурга в Первоуральск, но переезд был довольно легкий и даже радостный — у меня жена отсюда.

Хоккей с шайбой — моя любовь. Сначала мы играли с девочками в хоккей с мячом, в 1995 году перешли на хоккей с шайбой. Когда комитет по физической культуре и спорту принял решение женский хоккей с шайбой включить в олимпийские виды спорта, мне сразу же поступило предложение. Я с радостью согласился. Тем более у меня уже были перспективные девчонки в команде 80-го года рождения. С ними мы начали нашу эпопею — уральская школа хоккея с шайбой.

Мы были родоначальниками. С того времени я это дело не бросаю, хотя было много проблем, кризисов и прочих препятствий. Все равно продолжал тренировать и параллельно работать, чтобы прокормить семью.

Страшное время было 90-е годы. Мы ездили на соревнования за счет людей, которые продавали жвачку, шпроты и консервы.

В женский хоккей я пришел уверенным в себе. Было проблематично приспособиться к женскому коллективу, женскому организму, их пониманию жизни, игры. Но мне тогда просто повезло — мне сразу попались перспективные девчонки и адекватные родители.

Тренеры сразу видят чемпионов, мы практически не ошибаемся. Я тогда ходил по школам, приглашал детей, искал тех самым чемпионов. Катались и в шесть утра и 11 вечера, тогда это было нормально.

Наш успех продолжился, благодаря тому, что мы заложили фундамент побед, чемпионства, участие в сборных. Все знают уральскую школу женского хоккея, все знают, если приехали девчонки из Первоуральска, то это порядочные люди, и на них можно положиться и в игре, и в жизни. Я стараюсь поддерживать этот имидж наших воспитанниц, как бы тяжело им сейчас не было. Потому что команд сейчас много женских, пробиться куда-то наверх, когда у соперниц условия созданы шикарные, сложно.

Интуиция, беззаветная любовь к тому, что ты делаешь, и самоотречение — если тренер будет обладать этими качествами, тогда его команда будет успешна.

Когда я в отпуске или на даче, я не могу думать о морковке. Я все равно думаю всегда о хоккее. И ночью, и днем обдумываю, что как сделать, кого на какие позиции поставить. Перед игрой и после, и вовремя тренировки думаю о хоккее.

Приезжают наши девчонки, которые играют сейчас в сильнейших клубах страны, говорят: «Владимир Александрович, ваши тренировки — это совсем другое». У нас каждая тренировка — это что-то новое. Я пытаюсь много повторений не делать. Девчонкам монотонность не интересна.

Я — строгий тренер, но только на тренировках. Вне тренировок я — очень добрый. Могу быть и Дедом Морозом, поиграть с ними и попеть на наших праздничных мероприятиях.

Я прошел школу Тарасова. Анатолий Тарасов — великий тренер. Посещал его семинары, лекции, читал книги, лично был знаком — это мне очень многое дало. Его методика мне близка: если ты будешь лебезить, результата никогда не добьешься. В итоге твои же воспитанники тебя поставят на место, унизят. Я сталкиваюсь с тренерами-либералами, тренерами-философами, которые любят что-то говорить и объяснять. Мои методы воспитания — голос и свисток. Не думаю, что кто-то обижается, потому что все понимают, что это только ради них.

Раньше занимались в таком тряпье. Я собирал тогда со всей области у кого, что есть. Не то, чтобы денег не было, хотя и их тоже, в магазинах ничего не продавали. В федерации десять клюшек дадут, я еду с ними такой радостный в электричке. Конечно, условия сейчас лучше. Нам транспорт выделяют, мы же ездим по всей области, хотя дешевле в Египет слетать. Экипировка у всех отличная. Кому-то родители покупают, кому-то я выдаю — у меня кабинет весь формой завален. Выпускницы мои и коньки отдают свои, и баулы. Девочки меня и клуб не забывают. Одна воспитанница недавно уехала в Москву, папа приносит две клюшки, коньки дорогущие, она уже выросла, а моим девчонкам в самый раз.

Поколение сейчас другое. У всех же гаджеты. Я пытаюсь их ставить на место, при мне пользоваться не разрешаю.

Родители меняются. Родители в Советском Союзе искали работу, они постоянно бежали куда-то. Теперь родители более стабильные, с ними всегда общий язык находим. Они на все наши игры ходят.

У девочек другое мышление, по сравнению с мальчиками. Но, с другой стороны, девочки эмоциональные. Они умеют настроиться на матч. Они терпеливее.

Бывает, заведется какая-нибудь язва в коллективе. Ее надо или на место ставить или прощаться. Это командный вид спорта. Если какие-то группировки чуть-чуть начинаются, всё, можно команду разгонять. Коллектив должен быть дружным.

Сейчас малышек ведет моя воспитанница Олеся Фадеева. Олеся решила закончить играть и пришла к нам. Как тренеру ей расти и расти, но дети ее любят, желание работать у нее есть. Она с ними, конечно, помягче. Я на ее играх не могу присутствовать, нервничаю. Может она говорит с ними так, как хотела бы, чтобы тренировали ее. Может это и правильно, девочки еще маленькие, пускай привыкнут, полюбят.

Когда спортсмен с удовольствием ходит на тренировки, отдается, живет этим, тогда тренер может вить веревки. Когда ребенок идет сознательно, никто его не заставляет, тогда можно пожестче с ним. Спорт — есть спорт. Тренер должен проявлять характер.

Я веду каждую команду около семи лет и психологию каждой девочки знаю. Кому-то надо кулак показать, кого-то поругать, кого-то подбодрить, с кем-то просто поговорить. Характеры у всех разные, поэтому становишься психологом. Сейчас у меня не идет игра у одной девочки, она — лидер команды, играет в первой пятерке. А вот что-то сломалось в ней. Глаза грустные, может, влюбилась, 14 лет уже. Приходится искать подходы к ней, один раз жестко поговоришь, второй — по-доброму. Сегодня хочу клюшку ей новую дать, мол, смотри: Владимир Александрович от сердца отрывает, давай только играй. Может, это ее пробьет. Потому что, если лидер не играет, у тройки уже игра не идет, у команды игра не идет.

Чтобы стать чемпионом, нужно быть не только талантливым, понимать игру, но и иметь характер. Для того, чтобы попасть в состав, нужно проявлять характер и везде лезть. Ты может быть и сильнее многих, но если ты мягкотелый, твое место займут ребята менее талантливые, но пробивные, борзые. Тренер сборной же никого не знает, он приехал, смотрит: вроде девчонка техничная, но не забивает, а другая с мясом лезет и забивает. Он, конечно, возьмет ту, что борется.

Мне Бог дал интуицию. Я вижу и чувствую, кого сегодня на поле поставить. Чтобы выиграть, мне порой, надо сделать один шаг — просто переставить игроков. Никто не понял, что я сделал, но результат получился неожиданным. Я порой сам удивляюсь, просто чувствую игру, ориентируюсь в ситуации.

Хоккей — самый сложный вид спорта по уму. Сложнее хоккея спорта не существует. Тут и ноги задействованы, и руки, и голова должна работать. Как в шахматах, видеть на две комбинации вперед.

Для меня моя команда важнее, чем то, что происходит в федерации женского хоккея. Я не слежу, в интернет не захожу. Из-за кризиса у ведущих команд финансовые проблемы начались, дорогостоящих игроков освобождают, набирают молодежь. Несмотря на это, спорт развивается. Я знаю, что во всех командах, которые есть, играют мои воспитанницы на хороших позициях.

Я всего уже достиг. Все звания, которые существуют, завоеваны. Были предложения в Екатеринбург переехать. Я не хочу этого, мне хватает того, что есть здесь. Я нахожусь на том месте, где мне нужно. Прыгать куда-то выше не хочется.

Играем с мальчишками в чемпионате на приз губернатора. В своей группе мы стали вторыми, сейчас у нас начнутся игры на выбывание. Играем уверено и красиво. Теперь все зависит от здоровья и настроя детей. С мальчиками играть тяжелее, потому что тем неприятно проигрывать девочкам, они их не жалеют.

Женский хоккей не такой популярный вид спорта. Чтобы привлечь внимание, игры должны быть зрелищные. Надо привлекать полицию, медиков. Никому этим заниматься не хочется, спорт не популяризуют. Провести матч надо, но без затрат.

Звезды прошедших Олимпиад Светлана Тереньтева, Екатерина Смоленцева и Алена Хомич — мой первый набор. Саша Капустина помладше, но она с ними тоже тренировалась. Они, конечно одаренные. Выше их я вообще не вижу в сборной — по мышлению, по организации, по отношению к игре. Алена Хомич — боец, человек, который может создать коллектив. Света Тереньтева — технарь, сумасшедшая скорость, бросок. Саша Капустина — защитник, тоже со своим характером. Юля Лескина добилась всего сама, пахала. У нее в сборной был конкурент — вратарь Алена Кропачева тоже из Первоуральска. Команда была сильнейшая.

Катя Смоленцева была капитаном, это не каждому дано. Она — молодец, сглаживала все углы. Сейчас Катя играет в Америке, мы долго с ней советовались, думали, остаться ей здесь или улететь за рубеж. Сейчас у нее все хорошо, достойно смотрится. Единственное, ей не нравится, что в американском хоккее много беготни и мало мысли, мы-то играет от головы. Я всегда учу, тактика на первом месте.

Таких звезд, как Катя Смоленцева пока нет, она — самородок. Она одаренная и не избалованная. Но девочки стараются, они понимают, что за счет спорта, могут пробиться, создать себе хорошие материальные условия. Есть перспективные девочки, будем смотреть, как пойдет карьера.

Недавно наградили медалью от президента Владимира Путина. Это за подготовку сборной к Олимпиаде. Мне позвонили с министерства, сказали, ждите. Конечно, было приятно. Я прошел большой путь, больше половины своей жизни отдал хоккею, считаю, что медаль — заслуженная.

Моим нынешним воспитанницам 15-16 лет. Они уезжают в интернаты в другие города, живут там, играют. Сейчас пробиваться сложно, большая конкуренция. Когда мои олимпийские игроки начинали, команд и игроков в России было очень мало.

Много думаю сейчас о том, что для девочек лучше — попасть в сборную или создать семью. На данном этапе они просто счастливы — занимаются хоккеем, не болтаются, не скучают. У них постоянно есть забота — тренировка. Они ездят по городам области и страны, везде уже побывали. Они видят мир, занимаются своим любимым делом, учат себя быть обязательными. Как сложится их судьба, посмотрим, они каждая сделают свой выбор.

Я доволен своими воспитанницами, неважно заиграют они в сборной или нет, я счастлив, что они вырастают хорошими людьми. Со всеми продолжаю поддерживать отношения. Я уже четвертый раз буду отгуливать на свадьбе.

Все хоккеистки женственные. У них у всех хорошие фигуры. Кто приходит полненькой, я стараюсь в форму привести. У меня в команде все девчонки симпатичные. Даже сейчас девчонкам по 15 лет, смотрю, они уже и глаза красят. Когда бывают награждения, все в юбках, платьях на каблуках. У меня, кстати, в воспитанницах три стюардессы есть.

В свободное время занимаюсь лыжами, волейболом, теннисом. Очень люблю все виды спорта. Летом строю дачу.

Я дважды счастливый. Счастлив, потому что жена понимает и терпит, что меня дома не бывает, я всегда на выездах. У меня выходной — понедельник, и то я занимаюсь бумажной работой. И второй раз счастлив, потому что занимаюсь любимым делом. Без работы и жены просто не могу жить.

Александр Исаевич уверен, что технологические достижения не имеют большого значения в неотложной хирургии, которая по-прежнему остается исключительной сферой интеллекта и рук хирурга. Почему — читаем в «Простых истинах» Александра Сабанова.

До сих пор не знаю, почему я стал врачом. Ни одного врача в семье нет. Вообще, все детство мечтал стать учителем. Хотел преподавать химию или биологию. После десятого класса договорились с другом поступать в Казань в пединститут. Утром друг передумал, я тоже не поехал. В итоге — год потерял. А на следующий приехал в Свердловский мединститут.

В меде после пятого курса начинается специализация. Я выбрал хирургию. Потому что это что-то более мобильное, что-то надо руками делать… Мне это показалось намного интереснее терапии и акушерства.

За 32 года ни разу не пожалел о выборе профессии.

Иногда даже на шестом курсе студенту дают возможность самому делать операцию. Смотря, какой ассистент.

Я не помню свою первую операцию.

Режут — хулиганы в парке. Хирурги оперируют.

В первый раз сделать разрез на живом человеке не страшно. Ты же столько лет шел, готовился к этому. К тому же, есть интерес — получится или нет.

Это в плановых хирургиях врачи четко знают, сколько пациентов прооперируют сегодня. А у нас же еще хирургия неотложная. Мы, бывает, за день и десять операций проводим.

Нам привозят все, что угодно. Все, что «болит живот», везут к нам. А уже здесь мы разбираемся — хирургическая патология это или нет.

Бывает, мы знаем, что требуется пациенту, но технически сделать это нет возможности вообще.

Плановая хирургия и неотложная — это две совершенно разные вещи. В плановой ты представляешь, с чем имеешь дело — у тебя больной обследован, результаты ФГС, рентгена, компьютерной томографии можно изучить заранее и понять, на что ты идешь. В неотложной хирургии — почти полная неизвестность.

Выход есть практически всегда. Если не получается радикально решить проблему — сделать сразу так, как надо, есть еще паллиативные операции: не удалить весь процесс, но сделать так, чтобы человек выжил, а в последствии, уже в плановом порядке, когда все устаканится, его прооперируют так, как надо.

Адекватных пациентов большинство. Неадекватные, которые отказываются от операции, когда она явно нужна, когда промедление угрожает их жизни, встречаются, но их единицы.

Один раз я спрыгнул с машины. И все — встать не могу, спину переклинило. Еле дополз до дома, а на следующий день нужно идти на дежурство. И, как назло, привозят девочку с аппендицитом. Прооперировал, выхожу в коридор, весь согнувшись. Мама девочки: «Доктор, у вас спина болит?» — «Ужасно болит». Через два часа она приносит огромный пакет собачьей шерсти: «Привяжите, очень хорошо помогает…» Вот это подарок! Не то, что какой-нибудь коньяк…

Есть такие люди, которые лечатся у бабушек. А потом в запущенном, крайне тяжелом состоянии все-таки приезжают к нам.

Подавляющее большинство жалоб от пациентов не из-за того, что доктор что-то плохо сделал, недоглядел — плохо поговорил. Всю ситуацию всегда можно по-человечески объяснить. А если больному или его родственникам нагрубить, жалоба будет 100%.

Хамство и черствость врачей ничем нельзя оправдать. Да, нагрузка, да, дежурство сутками. Но ты же сам выбирал эту работу. И ты знал, что будет именно так.

Я очень переживаю из-за смерти пациентов. Смерть — это то, к чему нельзя привыкнуть.

Бывает, что уже во время операции становится ясно, что человек не выживет. А если думаешь, что еще можно побороться, а пациент все равно умирает, очень потом плохо на душе.

Самый молодой доктор работает в нашем отделении уже десять лет. Не идет молодежь к нам. Хирург, да и вообще врач, сегодня — не престижная профессия. Выпускники медакадемии стремятся стать представителями компаний, которые торгуют медтехникой — там и зарплата выше, и работы меньше, и ответственности почти никакой. В профессию идут единицы.

Хороший врач — это сочетание профессионализма и высоких человеческих качеств. Ну, и людей любить нужно. Я никогда не задумывался, хороший ли я врач.

Иногда я смотрю сериалы о врачах. Есть некоторые очень даже правдивые, когда, действительно, слышишь медицинскую речь, термины.  Видимо, приглашают очень дотошных консультантов. Но иногда такое услышишь, господи прости…

Моя жена тоже врач (Людмила Сабанова заведует родильным отделением Первоуральского перинатального центра — ред.) Поэтому она понимает, что я могу прийти с работы уставший, злой, расстроенный. А вот дочь, бывает, ругается на нас: «Опять домой больницу свою принесли…»

Самое важное событие последнего времени — дочь окончила Юридическую академию. Все, отмучились.

Я очень хотел, чтобы дочь стала врачом. Но жена ее переубедила, и дочка стала юристом. Сейчас, мне кажется, она жалеет об этом.

Я бы не хотел жить вечно.

Не скажу, что я человек совсем неверующий.

У моего друга как-то заболел желудок. Говорит, отравился газировкой. Мы обследовали его, диагностировали рак. Взяли биопсию — гистологи подтвердили диагноз. Я позвонил знакомому профессору Областной больницы, попросил посмотреть друга. Там тоже провели комплексное обследование — рак желудка. Предложили операцию. Друг отказался, мол, да пошли вы все, никакого рака у меня нет, я не болен. И после этого прожил еще очень много лет и умер от инфаркта миокарда. Вскрытие показало, что рака желудка у него не было. Вот что это? Ошибка? Ну, ладно, мы ошиблись, бывает, но ведь и областники диагностировали онкологию. Думаю, это было все-таки чудо.

Внутренний настрой очень важен. Если больной перед операцией начинает раскисать — все пойдет наперекосяк.

Робот никогда не заменит полностью хирурга. Да, робот выполняет более точные движения. Но управляет им хирург, решение принимает тоже хирург. Так что нам еще долго придется работать.

Встречаются пациенты, которые сами себе диагнозы ставят. Начитаются в интернете и начинают спорить. И их очень трудно бывает переубедить.

Приходится сталкиваться с врачебными ошибками. Я всегда перед плановыми операциями разговариваю с пациентом. Задаешь вопрос, что болит, и он начинают описывать симптомы совершенно не того заболевания, с  которым его ко мне направил терапевт. А у пациента обнаружили на УЗИ камни в желчном пузыре и уже убедили, что необходимо срочно прооперироваться, и жизнь наладится. Желчный-то удалить недолго — 40 минут. Но все боли, которые были, они так и останутся. И что мне такой пациент скажет после этого? Зачем ты сделал мне напрасную операцию?

Про Геннадия Малахова мне вообще ничего не говорите. Это не врач.

Летом почти каждые выходные мы с женой уезжаем с палатками в лес, к речке, на несколько дней, подальше от людей. Стресс снимаем.

Раньше я хотел прыгнуть с парашютом. Сейчас нет.

Как-то были в Порт Авентуре — крупнейший парк развлечений Испании. Там «Американские горки» — 12 мертвых петель. Дочке тогда было 12 лет. Подходит ко мне: «Пап, поехали. Мама боится». Ну, как я могу сказать дочери, что я тоже боюсь? Поехал, только до конца почти ни разу глаза не открывал.

Мы много путешествуем. Выбираем не «поросячий» отдых, а экскурсионный. Я люблю узнавать новое, знакомиться с культурой, историей. Тупое лежание на пляже меня утомляет.

Меня может обидеть откровенное вранье в мой адрес.

Люблю честных людей. Ненавижу неискренность. Когда человек ненастоящий — не буду с ним общаться. Противно.

У меня много друзей. Есть человек, с которым я могу поделиться чем-то сокровенным. Я счастливый.

У меня хорошая физическая форма? Вы шутите?

Я люблю сам делать ремонт дома. У меня получается. Свою квартиру я «вылизал» идеально.

Моя сильная сторона — всегда стараюсь докопаться до сути.

Я ни о чем не жалею. Глупо жалеть о том, что уже сделано и изменить нет возможности.

Моя мама — учитель истории, моя тетя — учитель истории, другая тетя — учитель математики. Я долго не знала, кем я буду, но потом как-то само получилось, что я выбрала эту профессию. Когда сказала маме, что буду поступать в Уральский государственный университет, на истфак, она мне сказала, что это практически невозможно. Поступить туда было очень сложно — было всего 50 мест. Традиционно, десять отдавали медалистам, десять — стажистам, а оставшиеся 30 доставались тем, кому сильно-сильно повезет. Мне повезло.

Я училась в школе №48 в Нижнем Тагиле. Школа окраинная, мамам очень переживала за меня, понимая уровень подготовки. Мне приходилось невероятно много заниматься.

Меня в пять лет привели в театр. На спектакль «Коварство и любовь» по Шиллеру. С пяти лет я была влюблена в театр. Дома со мной разговаривали, мы обсуждали спектакли, фильмы.

Меня воспитывали достаточно жестко. Летом, каждый понедельник, мама ставила передо мной стопку книг, которые надо было прочесть за неделю, а потом перед ней отчитаться. С четырех лет я занималась музыкой. Мама старалась меня повозить по стране. То есть, воспитывали меня достаточно серьезно.

Мне сейчас 58 лет, и на протяжении всего этого времени я горжусь, что окончила Уральский государственный университет. Все пять лет, которые я училась, восторгалась и восхищалась нашими преподавателями. Меня окружали личности.

Во время учебы мы ездили на археологические раскопки, на музейные практики в Крым. Это было просто роскошно. У нас была археологическая практика в Херсонесе, который раскапывают уже 150 лет. Туда брали только лучших студентов. После четвертого курса, дополнительно, сделали еще и музейную практику — мы в течение недели объезжали весь Крым, смотрели редкие исторические памятники. Роскошно, шикарно, очень романтично.

Мой первый урок — это полный кошмар. У меня был урок в пятом классе, и я стала детям преподавать археологию примерно так, как преподают ее в институте. Чувствую, что дети как-то замерли, скукожились — им было неинтересно, скучно. Я думаю: «Что-то ты, Таня, не то делаешь».

Во время первой контрольной одна ученица написала: «Человек стал человеком тогда, когда у него из обезьяньего хвоста вылезли все волосы». Вот такой был первый результат моего труда. Потом все пошло хорошо, теперь у меня много учеников, которые стали кандидатами исторических наук. Я ими очень горжусь.

Чтобы стать настоящим учителем, нужно любить то, что преподаешь, и тех, кому преподаешь. Это еще академик Лихачев сказал.

Учителем нужно родиться. Учитель — это профессионализм, знание своего предмета на очень высоком уровне. Дети сразу поймут, если вы чего-то не знаете или не понимаете.

В учителе должна быть харизма. Педагог, как актер — он пришел в класс и должен держать внимание учеников. Он должен научить ребенка учиться в течение своего урока, не теряя аромата своего предмета. Когда после урока по спине течет пот — это хороший урок.

Если думать над минусами, то лучше учителем не работать. Минусы профессии — это выгорание, потому что требуется много эмоций, сил, знаний.

Я всегда удивляюсь, когда учитель проводит урок сидя. Это как-то странно. Я не могу сидеть.

Говорят, что я — хороший учитель. Но однажды была история — я вызываю ученика, он не готов. И тут он мне выдает: «Вот, Татьяна Александровна, до вас был преподаватель, я у нее все понимал, а у вас ничего не понимаю». В классе — тишина. Ну, вы представляете, такое директору школы сказать! А я сказала: «Прости меня. Ну, не могу я тебя научить. Не получается. Но я все постараюсь сделать, чтобы хоть к 11-му классу тебя чему-то научить». Он приходил ко мне, уже когда школу окончил. Мы вспомнили тот случай, посмеялись.

 Я — очень домашний человек. Люблю кухню, огород, но у меня на это не всегда хватает времени. У меня четверо внуков. И собака — ризеншнауцер Элвис Жофрей Жак, попросту Рэйка. Я люблю, когда приходят гости, у меня дома — большой стол. Я его специально купила, чтобы можно было посадить всю семью. Люблю своих университетских друзей, мы постоянно с ними общаемся. Я люблю своих выпускников. Не так давно мы встречались с моим первым выпуском 1984 года.

Очень люблю книги Ромена Роллана. «Очарованная душа» — мое произведение. А любимый фильм — «Как украсть миллион» с Одри Хепберн. Еще люблю с ней «Римские каникулы». Мне нравятся многие фильмы, но вот эти — как-то особенно. Я люблю все то, что дает мотивацию к жизни.

Я — нормальный человек. Где плюс, там обязательно и минус.

Борюсь с хамством улыбкой. И терпением. Отвечать на хамство той же монетой не могу. Драться — тем более. Всегда призываю решать проблему спокойно. Но иногда бывает очень тяжело. По-женски обидно.

Школа — это семья. Большая, дружная. Традиция школы — воспитывать будущих педагогов уже за партой. Сейчас у нас работает Виталий Мещеряков — учитель информатики высшей категории. Он учился у Юрия Павлова — заслуженного учителя России, гения. А сам Павлов учился у Рубена Овсепьяна — тоже очень талантливого математика. В школе должна быть особая аура. Я стараюсь подбирать учителей «по группе крови» — если человек неравнодушный, хочет работать, хочет учить детей — добро пожаловать в семью.

Если человек продержался в школе 3-4 года, если он почувствовал, что учительство — это форма существования, то да — это учитель.

Ученика можно научить, если он влюблен в учителя, если он понимает то, что говорит ему педагог. Ребенок должен быть восхищен.

Если бы я не стала учителем истории, стала бы учителем музыки. Но все равно — учителем. Самым тяжелым периодом в моей карьере было начало. Сейчас начала понимать, что в университете нужно больше внимания уделять методике обучения. Меня учительствованию научила Раиса Круг, она была заместителем директора по учебной работе в школе №6. Она приходила на уроки и говорила: «Ну, хорошая ты сегодня. Ох, как ты рассказывала. Только дети ничего не поняли. Давай-ка мы с тобой будем учиться».

Меня, как и любую женщину, может обидеть любая мелочь. Особенно — какое-то незаслуженное оскорбление, походя брошенное слово. Если в чем-то промахнулась, сделала что-то не то — конечно, я адекватно восприму критику. Но если я слышу: «Конечно, что от тебя ждать-то?» — мне становится очень обидно.

История — это то, что отстает от нас на 50-70 лет. Сегодняшний период я бы не хотела даже анализировать. Я очень осторожно к этому отношусь. Я благодарна Путину за Крым. Мне всегда больно, когда люди, не знающие историю, и не умеющие подсчитать, сколько Россия потеряла, чтобы тем, кто вокруг, было хорошо, судят. Возьмите освобождение Будапешта, бои под Балатоном — сколько там погибло наших солдат. А как Крым был завоеван? Кто и какое имеет право нас осуждать, оценивать наши исторические действия?

После Перестройки мы играли с Западом и США в некие поддавки. Сейчас — совершенно другое время. Они почувствовали себя чересчур сильными и властными. Думаю, сейчас настал момент тихо и спокойно сказать: «Ребята, у вас своя страна, у нас — своя. Не стоит так сильно увлекаться назидательностью». Америке вообще стоит вспомнить свою историю, посмотреть, когда она возникла и при каких условиях. Нельзя так обижать другие страны. Как говорила моя бабушка — бог видит, кто кого обидит.

Я отрицательно отношусь к переписыванию истории. Есть документы, есть факты. Для чего их перевирать? Конечно, факты можно рассматривать по-разному. Но одно несомненно — нужно трепетно относиться к своей истории.

 У нас сейчас очень умные дети. Родители, в отличие от тех, кто воспитывал ребят в 90-е годы, стали более серьезно относиться к воспитанию детей. Сейчас ребенка стремятся устроить в хорошую школу, развить разносторонне. А то, что сейчас дети меньше читают — это проблема общая, нужно думать, как ее решать. Легче включить компьютер и получить готовую, переработанную информацию, нежели самому глубоко заниматься.

Исчезли арины родионовны. Большие семьи, коммуналки — это было очень тяжело, но была роскошь человеческого общения. И вот это общение давало детям очень много. Сейчас мы мало читаем детям сказки, мало с ними разговариваем.  Мы вошли в капитализм, в рыночные отношения. Родители прекрасно осознают, что они должны обеспечить своих детей. Я их понимаю — нужны деньги, но ребенку нужно общение. Больно, когда ко мне подходит первоклашка, и начинает гладить, прикасаться ко мне. Он понимает, что я — тетенька-директор, но настолько ему хочется, чтобы его обняли, потому что просто не хватает тактильных ощущений, сказали доброе слово.

Я бы хотела встретиться с Михаилом Михайловичем Сперанским. Задала бы ему много вопросов — о жизни, о государстве, об отношении к народу и царю, о русской ментальности. Сперанский был уникальным человеком.

Люблю 19 век. Мне дети говорят, что я даже уроки начинаю вести иначе, когда дело касается этого столетия. Золотой век поэзии, время страстей, чего-то такого очень настоящего. Это период, когда за отчизну не обидно. Период реформ, но и романтики.

Чтобы ребенок понял, насколько ценна наша история, он должен хотя бы фрагментарно знать историю зарубежную, всеобщую. Есть такие вещи, в которых без всеобщей истории нельзя — те же мировые войны, например.

Я использую в работе технику. Телевизор, проектор. Чаще пользуюсь ими, когда речь заходит о культуре. Как я могу описать картины Моне, Лотрека — это нужно показать. А когда идет объяснение какого-то сложного материала, я пользуюсь своими схемами, в каждую из них умещается несколько параграфов. Два параграфа ребенок просто не осилит, потому что это скучно, нудно и неинтересно. Схемы помогают разобраться и усвоить материал.

Моя победа — это мои выпускники. Вот я зашла в администрацию города, а там — Людочка Меклина, Ринат Мухаметшин, Аня Малахова — это мои ученики. Алешечка Дронов — это тоже мой ученик.

Порядок нужен во всем. Он должен быть в мыслях, в поступках. Если бы систематизации не было, мне было бы сложно работать. Я по природе своей — растрепа. Я всегда теряла ключи, например. Как-то пришла домой, а мне папа говорит: «Татьяна, у тебя, по-моему, каблука нет на сапоге». Я посмотрела и отвечаю: «Да и второй куда-то делся…» Поскольку сейчас я директор, у меня каждая бумажка должна быть на своем месте, от этого зависит очень много.

Директором я стала в 2001 году. И меня никто не спросил. Я воспитана в духе комсомола — раз надо, значит — надо. Владимир Попов (бывший начальник управления образования — ред.,) пригласил меня и сказал: «Значит так, становишься директором». Я немножко заныла — не умею, меня учить надо и боюсь вообще. Он сказал просто: «Две-три проверки — и всему научишься». Спасибо, Владимир Петрович, научилась.

У нас вся семья поющая, но пение никогда не считалось профессией. Это было что-то само собой разумеющееся — такие поющие заводчане. Бабушка говорила: «Наташа, иди в крановщицы. Сидишь высоко, все видно — красота». Я никогда не думала, что моя профессия будет связана с музыкой, творчеством, да и никаких предпосылок не было — я должна была продолжить заводскую династию.

Я хотела стать учительницей начальных классов. В детстве воспитывала кукол, а позже пошла на профильные педагогические курсы. Там же загорелась стать логопедом, но не судьба — не добрала одного балла на дефектолога. Поступила на учителя.

Дипломированная певица — теперь я с гордостью могу сказать о себе так. В октябре этого года я получила диплом ЧГАКИ — теперь я эстрадно-джазовая певица. С дипломом (смеется). Учеба много мне дала: если раньше я все делала интуитивно, по наитию — природа богатая, самообразование, то сейчас все поставлено на профессиональные рельсы. Это другое. Это шаг вперед.

Музыкант учится дольше всех: семь лет музыкальной школы, четыре года училища, а потом поступает в консерваторию или академию. Я миновала 11 лет — сразу перешла в академию. Мне было учиться труднее всех, но все улеглось по полочкам.

В детстве нас с сестрой не отдали учиться в музыкальную школу — говорят, мы не просились. А как мы могли проситься, если не понимали ничего? Просто ходили во все кружки — тогда это было бесплатно. Ходила к Цалеру, в «Уральскую Рябинушку» — лет десять там пела. Мне по жизни везло с педагогами и музыкальными наставниками. Это была напитка.

Спасибо мужу, что он настоял на моем обучении, хоть я и сопротивлялась: «Наташа, если ты этим занимаешься, то должна быть в профессии до конца, а то что по верхушкам бегаешь?». Сейчас я полностью в профессии — даже не знаю, о чем кроме нее и рассказывать. На работе — ученики, уроки; дома — сценарии, идеи.

Мой самый главный критик — мой девятилетний сын Михаил. Он говорит: «Мама, не пой, ты слишком громко поешь».

В нашей семье много традиций. Например, посиделки в Сочельник или пельменные вечеринки. Причем зову гостей не угощать пельменями, а на процесс: прокручиваем фарш, делаем тесто, слушаем хорошую музыку — Юрия Антонова, например. За душевным разговором.

Я обожаю готовить. Отец моего мужа говорит: «Наташа, я вижу тебя в двух ипостасях: ты звездишь либо на сцене, либо на кухне».

Когда мне было 13 лет, я влюбилась в своего будущего первого мужа. Он старше меня на восемь лет. Сейчас я понимаю, что это много: два-три года в плюс или минус — это люди одного поколения, у них много общих интересов и похожее мировоззрение. Но тогда это была первая любовь, и я пренебрегла еще одним жизненным правилом — за первую любовь замуж не выходят. Когда мне исполнилось 20 лет, мы поженились и прожили в браке девять лет.

Он пытался понять меня, мой образ жизни, мою любовь к сцене, но это давалось ему тяжело — сам не имеет отношения к музыке или творчеству. Накапливалось непонимание, появилось отчуждение, конфликты, хотя он был свидетелем моего становления как певицы. В итоге инициатором развода стала я. Так и сказала: «Я слишком тебя уважаю, чтобы относиться к тебе плохо. Давай разойдемся». Сейчас мы общаемся нормально — все-таки ребенок связывает. Это немало.

В юности — лет 18-ть было — мы с подружкой пошли к гадалке. 90-летняя старушка говорит: «Муж у тебя будет за 1000 км отсюда». Я рассмеялась тогда — как же, вот он, местный. Какие километры? Так и получилось: мой второй — и надеюсь последний — муж из Оренбурга. А это 1000 км от нас. Евгений младше меня на два года, и мы счастливы 24 часа в сутки.

 «Новодворская, я люблю тебя с 2001 года» — так говорит Женя время от времени. Я смеюсь. На самом деле, некая магия и судьбоносные совпадения в наших отношениях есть: у Жени очень активная бабушка — Ада Андреевна. Я помню, выступала ГБ№2, где она была инициатором выступления. Увидела меня и говорит: «Какая девочка хорошая. Вот бы мне такую сноху». Пророчество получилось.

Женщина должна быть любимой. В противном случае, нет блеска в глазах, нет свечения. Я думаю, что если бы в моей жизни не появился Евгений, я продолжала бы жить с бывшим мужем ради ребенка — и думала бы, что так надо. Так делают тысячи женщин, так жила моя бабушка — не любя и не будучи любимой. Но она была матерью от Бога, и всю себя посвятила детям. У нее была другая любовь, может, более высокая.

Я примерная жена и примерная мать. Была и остаюсь. Хотя мой бывший муж до сих пор в это не верит — думает, что Евгений просто отбил меня. Как можно разрушить то, чего нет? Этим вопросом я задалась, когда он пытался остановить меня. Ушла любовь, угасли отношения: что сохранять — видимость крепкого брака?

Мне жаль многих моих подруг — красивые, состоявшиеся женщины, готовые к созданию семьи. Но одиноки — нет достойных мужчин, а размениваться не хотят. Я считаю, что мне крупно повезло — я встретила человека, с которым счастлива. Безоговорочно счастлива. Хотя Женя любит повторять: «Везет — дуракам, а мы работаем». Я благодарю судьбу, что я нашла настоящую любовь. И, черт возьми — мне повезло!

Сколько себя помню, я всегда была на сцене. Первый раз я вышла в садике — Снегурочкой была на Новый Год. И до сих пор всякий раз волнуюсь, каждый раз перехватывает дыхание перед выходом на сцену. По-другому и быть не может — если ты перестаешь волноваться, то это все, творческая смерть. Но выходишь — и отпускает. Это профессионализм. Надо всегда хотеть выйти на сцену и всегда бояться этого.

Сейчас я занимаюсь с детьми. Я учу их не только вокалу, актерскому мастерству, но и уважению, учу чувствовать не только себя, но и товарища — воспитываю чувство локтя. Они знают, что на сцену нельзя выйти в сапогах — это святое место, лучше босиком, чем в уличной обуви.

Я никого и никогда не держу. Дети приходят сами — это их решение. Но никто не уходит. Я открываю им тайны вокального искусства, не делаю секретов, есть — делюсь. К каждому нахожу индивидуальный подход — понимаешь, кто мотивируется, если поругаешь, а кто, наоборот, не воспринимает критику.

Дети платят мне благодарностью.

Я никому никогда не завидую. Никого у нас в городе не считаю своими конкурентами, хотя, знаю, что многие нелестно отзываются обо мне.

Обидно, что в Первоуральске нет творческого союза: контактирую прекрасно с танцевальными коллективами, а вот с певцами отношения не складываются. Раньше, работая в управлении культуры, пыталась сплотить, но рано или поздно заканчивалось ситуацией, как в театре: «Девочки, против кого дружите?»

В человеке должен быть стержень. Обязательно. У меня он есть — спасибо моим близким людям. Хотя я очень ранимый человек и все очень близко принимаю все к сердцу. Пытаюсь показать на людях, что я такая неприступная, конкретная женщина, а внутри… Это качество мне очень мешает. Я очень критично к себе отношусь.

Противоречие — признак прогресса. Если человек успокоился, то все, развития больше нет. Думаю, со мной это произойдет лет через 30-40.

Целая эпоха — это Алла Борисовна. Как ни крути. Как бы к ней не относились, сейчас говорят, что у нее голоса нет. А раннюю Пугачеву послушать? Это не женщина, это легенда. Я перед ней преклоняюсь, как бы это тривиально не звучало. Из певцов эталон для меня, конечно, Григорий Лепс. Хотя сколько его сейчас осуждают, что он себя не бережет, связки у него там, как тряпочки. Вот он такой самобытный, интересный, второго такого нет. Когда мои коллеги музыканты говорят: «Ой, я тут Лепса пою» — блин, мне так смешно становится: все верхушки повырезают и поют просто без всех этих его дел. НЕ родился еще тот человек, который Лепса споет.

У нас есть своя Пугачева — говорили мои педагоги на выпускных экзаменах. Люди меня почему-то сравнивают меня с ней. Я считаю, я до нее далеко еще не доросла. Некоторые говорят, что раз сравнивают — это плохо. Я считаю, что это не худшее из сравнений. Даже лучшее.

Я могу сыграть многие образы. Голос — мне об этом многие говорят — большой универсальный. Могу петь все. Вообще все: и оперу, и народные, и джаз, и эстраду… Может быть, это и плохо. Устраивали концерт — был юбилей у значимого человека в Екатеринбурге. Я должна была выходить в нескольких ипостасях. Человек знал, на что я способна: я пою и романсы, и всевозможную эстраду, и в составе ВИА выступаю. Но устроители не понимали, как один и тот же человек может все это. Они привыкли так: ты поешь романсы, значит все, ты поешь романсы. Узкий специалист. Людям это понятно. А когда может петь все — это нонсенс. Как бы с Женей мы не шутили, что поющие трусы — это недолет, то в моем случае — это перелет. Это плохо, это проблема. Что с этим делать?

Дурацкая у вас работа — говорит моя мама. Спасибо ей и бабушке, царствие ей небесное, что помогли мне Мишку вырастить. Сейчас он уже посамостоятельней, в третьем классе все-таки учится. Семья — это важно, крепкий тыл. Но не могу похвастаться, что много времени уделяю семье. Благо, муж понимает. А первый брак не выдержал испытания всем этим.

Мой последний моноспектакль — самое большое достижение. Не просто пела. Каждую песню старалась прожить, скрестила стихотворения Рождественского и песни Аллы Борисовны. Не знала, как себя вести. Без поклонов, без «Спасибо большое» — надо было переходить к стихам. Зал сопереживал. Поразили тем, что сразу же включились в действие. Я держала зал полтора часа. Никто между песнями не соскочил, не понес цветочек. Это было ново, интересно. Я заставляла думать и плакать. Хотя героиня не только рыдала, она иронизировала, ругала себя. Хочет любви, простого женского счастья. Хочу, чтобы этот спектакль жил.

У меня простая женская мечта — хочу родить дочку. Или еще одного сыночка. Вот только имя еще не придумала.

Фото из личного архива Натальи Новодворской.

P.S. Несмотря на условия использования https://www.gorodskievesti.ru/license/, копирование материалов этой рубрики запрещено.

Книжек у меня было много — целый шкаф напокупали, поэтому читал много и взахлеб. Джек Лондон, трилогия Дюма: «Королева Марго», «Графиня Де Монсоро», «Сорок пять». Первая какая? После «Букваря» сразу же Джек Лондон вспоминается. Перманентно появляются новые любимые книги, как у любого нормального читающего человека. Из последнего — Гюго, «93-й год». Убой. Донцова, что называется, отдыхает. Донцову тоже читал: две страницы смог, а потом не смог.

Свой лексикон я оцениваю на 5+. Другого метода, как чтение книг, для его расширения попросту не существует.

Одно из ярчайших воспоминаний юности — это когда мне в руки попались виниловая пластинка Iron Maiden. Этими «зверушками» я изрисовал парту, дневник, тетради. В середине 80-х было целое сборище коллег, которые «убивались» по пластинкам.

Музыкальную школу я не только не заканчивал, но и не учился там вовсе, несмотря на то, что в пору моей юности папа уже был директором «музыкалки». Он придерживался мудрого правила — из-под палки не заставлял осваивать ни один музыкальный инструмент.

Однажды в школе был ремонт. Антонина Кузнецова — тогдашний директор школы №7 — ломала голову, куда бы пристроить школьное имущество — две отличные гитары.  В своем кабинете хранить их почему-то она не хотела, поэтому с радостью отдала случайно подвернувшемуся мне. Поверила в мою порядочность. Что-то есть в моем лице такое, что вызывает доверие. Я этим не злоупотребляю, но активно пользуюсь. Принес домой, папа натянул струны. Начал играть. Так на 14-м году жизни я открыл самоучитель игры на гитаре и поменял мечту.

В детстве я хотел быть космонавтом. Хотел целый год. Потом мечтал стать лесником: казалось, очень круто, когда ты живешь на охотничьем кордоне, перед глазами у тебя природа, за плечами ружье, а в ружье картечь. Все очень удачно складывается в пользу меня. Я даже помню книгу Николая Никонова, известного уральского писателя, которая произвела на меня впечатление — «Москва-Кассиопея». Но это было до пластинок и гитар. Потом разногласий больше не было — надо было срочно становиться рок-музыкантом.

Я был пионером. Позже — комсомольцем. Да, у меня был красный галстук, который я обязан был носить на шее. На этом мои пионерские обязанности заканчивались. Нет, не гордился — мне было все равно. Я не воспринимал это как повинность, а как необходимый обряд. Это как у евреев обрезание: обрезали, и живет дальше. Так же и здесь: приняли в пионеры, и живешь дальше.

С комсомолом вышла история. Был десятый класс, все повступали в комсомол, а я и один мой товарищ не вступили. Не парились коллективно. Однажды наша «класснуха» поняла, что ситуация выходит из-под контроля и взяла инициативу в свои железные руки: мол, завтра идете поздравлять ветерана, который вас экстренно примет в комсомол. Пришли, поздравили, ветеран отметил, что мы молодцы и поинтересовался, хотим ли мы стать комсомольцами. «Непременно», — дружно ответили мы. «С этого момента вы комсомольцы», — великодушно разрешил ветеран. «Окей», — сказали мы и разошлись по домам. Кстати, билет у меня до сих пор есть. Хранится.

«Совок» идеализируют. Те люди, которые имели общие идеалы, которые знали, за что будут бороться в случае войны, жили от остального населения Первоуральска отдельно — на другой планете. Тогда было такое время, когда всем было на все наплевать. Единственное, на что было не наплевать, завезли ли на Веер «сухач» или нет. Это было актуально, все остальное — суета сует.

«Совок» был веселым. Почему-то было смешно, когда один за другим начали помирать генсеки. Когда умер Брежнев, было еще не смешно, а вот после смерти Андропова пионеры откровенно ржали. Не потому, что были черствыми и циничными, а потому, что все траурные обряды были на редкость смешными: например, в школе, возле учительской, вывешивали фотографию очередного умершего вождя, а рядом с ней выставляли почетный караул из двух пионеров. И оба ржут. И все вокруг ржут. Завуч выходит и говорит: хватит ржать — почему-то ржать начинали еще больше.

Я люблю свою страну. Хотя бы за то, что в ней живу я и все мои родные, друзья, окружение. Я считаю себя космополитом, потому что мой бизнес даже не столько в Первоуральске, сколько по всей Свердловской области. Я очень сильно привязан к Уралу, свою постоянно растущую структуру я холю и лелею, пыль сдуваю, так что было бы великой глупостью куда-то эмигрировать. Более того, я даже в Екатеринбурге жить не хочу. Пробки. Здесь я от работы до дома доезжаю за десять минут. Кайф.

Первоуральск приобрел некую цветность в последнее время. С 2009 года появилась эта цветастость. Въезжаешь, например, в Лесной, и удавиться охота от серости. Такого многоцветья зданий, как у нас, я нигде не видел в Свердловской области.

Когда я вижу себя на экране, я начинаю выискивать в себе недостатки. Причем я их вижу сразу такого фатального характера. У человека за письменную и устную речь отвечают абсолютно разные отделы головного мозга, и так получилось, что у меня более развит тот, который отвечает за письменную речь. Но я развиваю и другой. Поэтому, когда я спотыкаюсь и заплетаюсь языком, начинаю сорить словами-паразитами — как бы, блин, да вот — я себе ставлю минус. Но я с этим активно борюсь и езжу на разные тренинги. Владислава Гондопаса, например. Это глыба.

Когда я сравниваю себя с оппонентами, то без всякого смеха говорю, что меня при жизни надо канонизировать. Как святого. Иных недостатков, кроме небольшого косноязычия, у меня нет.

Пиар и промоутинг самого себя — это один из неотъемлемых факторов успеха. Если ты будешь стоять в сторонке от своих добрых дел, то лавры у тебя обязательно скоммуниздят.

Я легко расстаюсь с барахлом. Ненужных тряпочек и сломанных игрушек нет даже в гараже. Равнозначно легко как со старыми и неактуальными вещами, так и с людьми, с которыми мои пути разошлись.

К людям я отношусь философски: если человек считает, что должен уйти — иди, помогу, чем смогу. Я не трудно расстаюсь с людьми. Без переживаний. Если человек в твоей жизни выполнил свою миссию, то святое дело расстаться. Если я вижу, что человек — негодяй, то с ним, безусловно, я не буду иметь больше никаких отношений потому что, предав единожды, человек предаст еще и еще. Синдром Саши Панасенко.

Друзей у меня мало. У меня есть один-единственный друг с детства, я могу на него рассчитывать — Олег Валек. Внук того самого легендарного Валека.

В женщинах, безусловно, важен характер. Гораздо важнее, чем красота внешняя. Характер видно с первых минут общения. На 42-м году жизни я научился прощупывать человека за 15 минут. Становится ясен психотип. Иногда просто забрасываю вопросы-ловушки, чтобы прощупать глубину характера. С прекрасными, но амебными женщинами я общаться не могу в принципе. У женщины всегда должна быть шпилька в руках — давай-давай-давай. Чтобы мужчина постоянно ощущал себя в тонусе. Если постоянно будут говорить «О, великий», то предмет обожания всегда очень сильно расхолаживается.

После первого брака я стал обращать внимание на такие бесплотные вещи, как гороскопы, например. Если звезды говорят, что Стрелец и Овен — гремучая смесь, не стоит разбивать лоб и доказывать обратное. Как показала личная практика, звезды умнее.

Я очень трепетно отношусь к своей психике. Без лишней необходимости я с негодяями не общаюсь в принципе. Если появляется негодяй, и с ним надо решить негодяйский вопрос, то я стараюсь делать это силами своих сотрудников. Но если негодяй своим негодяйским голосом требует директора, то ладно-ладно — всенепременно.

Компромисс можно найти всегда, но дело в параметрах компромисса и как далеко ты готов зайти. Понятное дело, что если предлагается вариант глубочайшего компромисса, то есть снимай штаны, ложись на стол, в противном случае мстя будет ужасна, то лучше выбрать «мстю».  Но я всегда предупреждаю — буду держать оборону.

Я многократно сам себе задавал вопрос: что для меня важнее — музыка или литература? И пришел к выводу — и то, и другое меня взаимно дополняют. Причем здесь не хватает еще каких-то изобразительных моментов — было бы здорово, если бы я рисовал еще, например, акварелью.

Рисовать я не умею, зато долгое время посвящал себя изучению всяких дизайнерских штучек. Теперь у меня довольно неплохо развито чувство композиции, чем я активно пользуюсь при разработке рекламной продукции. Нарисует художник, например, дерьмо, я сразу говорю: прости, брат, но это дерьмо. Потому что вкус есть и чувство композиции.

Свой первый рассказ я нарисовал лет, наверное, в семь. Про какую-то птичку, которая прыгала через какой-то ручей. А первый эксперимент с более-менее серьезной прозой произошел лет 17 назад. Просто было интересно попробовать. Хотя пробовать я начал раньше — в школе на уроках литературы обожал импровизацию. Рассказывал как-то одну из глав из «Тараса Бульбы», дополнял сюжет интересными, но доселе неизвестными подробностями. Своими, авторскими.

Я всегда с собой таскаю так называемые черновики. Все время в них что-то записываю. Фиксирую — иначе забуду. Вот, например: «Дед из тайги. Должен всплыть и высказать свою позицию по селу Виктора». Это уже финал романа. Да, это будет мой первый роман. Материал я собираю уже года два.

Авторы существа довольно странные: я в предыдущей книжке декларировал, что в следующем году выйдет мистический роман «Тот свет». Я честно настрочил книженцию, ее даже полностью вычитали, начали проговаривать, какая должна быть обложка. И вдруг я просыпаюсь и понимаю, что роман — дерьмо. Я начал себя убеждать, что это не так. И чем больше я это делал, тем яснее понимал — дерьмо-о. Внутренний голос орал изнутри — не надо, сожги эту дрянь. Я сжег, вернее, отказался от публикации. Больше всех убивался корректор: может, доработаем? Полгода она со мной не разговаривала, ведь она была не просто корректором, а почти редактором. Она мой самый главный критик, плохого не посоветует.

Одна женщина в соцсетях, увидев мое фото, где я шутки ради держу баян, написала: «Виталик — на все руки от скуки». Ладно, незнакомая, ведь была бы знакомая, я бы в нее кружку кинул: не могу представить, что можно убивать время, скучать и так далее. Жизнь настолько короткая, а ведь в нее надо вписать массу подвигов. Если я буду тратить время на скуку и прочую чушь, я не успею эти подвиги совершить.

Для меня деньги — это средство производства, которое может производить как равно такие же деньги, так и материальные блага. В моем случае очень уникальный «замес»: папа очень творческий человек, мама наоборот — очень земной человек. На стыке этого генофонда получился я. Я хорошо обращаюсь с деньгами, очень люблю процесс зарабатывания денег, веду фактически всю операционную систему своей компании — ни один цент без моего разрешения из конторы не уходит. В то же время книги, музыка — без этого жизни не мыслю.

Испортят ли деньги или успех — это зависит от каждого конкретного человека. Меня ничего из вышеперечисленного не испортило, не испортит и не может испортить. С деньгами — а именно приличными суммами денег — я общаюсь с 1992 года. Никогда на этот счет не было у меня никаких завихрений, звездных болезней и малиновых пиджаков. Не было мечты купить «глазастый» «Мерседес», чтобы все, «как у пацанов».

Процентов 30 моего дохода уходит на благотворительные проекты. Это никогда не проговаривается заранее. Все очень спонтанно и на эмоциональном уровне. Есть проблема, есть человек — надо помочь.

Откладывать я точно ничего не откладываю. Ко всяким копилкам отношусь очень пренебрежительно. В том числе и пенсионным.

Мода? Это такая бредятина, если честно. Однажды коллега из депутатского корпуса сделал мне замечание, почему я на думу в футболке хожу. «Потому» — ответ простой.

Папе повезло с дочками, дочкам повезло с папой. Спрашиваю у младшей дочери: «Кем ты будешь? — Директором». Когда ты чувствуешь, что судьба твоего ребенка целиком на твоих плечах, это колоссальная ответственность. Любые хорошие и плохие качества закладываются исключительно с детства и исключительно родителями. На 70% дети будут курить, если родители курят. Когда родились мои дочери, то я завязал и с алкоголем, и с курением. Папа должен быть примером во всем. Поэтому сейчас мои дети играют, например, в папу. Иногда в маму.

Если я предам, оболгу или еще что-нибудь в этом роде сделаю, то таким образом я разрушу карму, которую очень тщательно создаю вокруг своей семьи.  Я на это пойти не могу, поэтому и не участвую в разного рода инсинуациях.

Я про свою мечту говорю уже 13-й год подряд, причем, когда я только я начинал, люди просто ржали в голос. К 2005 году ржать перестали, а к 2009 году к этим словам начали прислушиваться. А сейчас ее воспринимают очень серьезно. Я хочу стать самым крупным интернет-провайдером в Свердловской области с самым большим медийным покрытием. Медиа-магнат Всея Свердловской области. Хватать верхушки — десять абонентов в городе и чувство победы — это не мое. Моя методика сбербанковская — прорастаем вглубь населенного пункта, работаем над сервисом, чтобы он был настолько непобедимого качества, чтобы на 10 км вокруг все конкуренты отдыхали. Как говорил Брежнев, я с удовлетворением наблюдаю, как все постулаты, которые были придуманы, просто пошагово выполняются, отчего бесятся конкуренты. Медийные войны начали вести. Дети, что вы знаете о медийных войнах?

С 2008 года наш сайт Первоуральск.ру стал заметным. Я сам автоматически вкрутился в медиа-политическую сферу. В этой сфере можно существовать в двух режимах: наблюдатель или активный участник. И каждый может выбирать в каком режиме ему комфортнее. Я выбрал в виду неуемности своего характера роль активного участника.

Я не читаю комментарии на интернет-ресурсах. Если я вижу, что человек пропагандист за деньги, то я вообще не обращаю внимания. На Первоуральск.ру пропагандистов я убираю. За год «грохнул» лишь троих, а столько шуму. Никакой цензуры нет, есть война с пропагандистами.

Я не вижу себя ни в какой роли в исполнительной власти. Я могу присутствовать только в представительном органе, депутатом или общественным деятелем, не более. Но это я делаю на 200 процентов эффективно.

Комфорт — это когда никто не лезет под кожу в прямом и переносном смысле.

Мне очень интересно жить. Нужно быть дебилом, чтобы сказать — мне неинтересно или скучно жить. В мире столько всего происходит, это настолько уникально и неповторимо.

Меня не разочаровала политика — я и не думал, что это райские кущи, когда полез туда. Никакие тайны мадридского двора не открылись, все ожидаемо: приходится соизмерять удары и включать мозг, чтобы тебя же за твое правдорубство и не закрыли.

Время от времени возникают ситуации, когда кажется, что все, пипец. Надо поспать.

К вопросу, почему люди становятся уродами. Не так давно ко мне подошел мужик, с явными признаками того, что давно и упорно живет на улице — вонища несусветная. Попросил денег, мол, забухал. Спрашиваю: «Где паспорт?» — «Потерял». — «А хочешь восстановить? Давай я позвоню, заплачу за тебя штраф два косаря, начнешь новую жизнь…» — «Неа, дай мне 10 рублей на пиво. Зачем мне этот паспорт, я и так привык». Его устраивает его жизнь.

Справедливость есть. В мире в целом, в нашем городке в частности. Та самая, которая торжествует всегда в итоге. Достаточно посмотреть на судьбу Гитлера — полет шикарный, финал не очень.

Я никогда не думал, боюсь ли я смерти, ведь если начнешь думать про «умереть», то рано или поздно это произойдет. Лет пять назад я стал чувствовать дыхание времени. Одно дело, когда 20-25, совсем другое сейчас. Иначе смотришь на старичков и старушек. Я начал понимать, что ход времени не обратим. Теперь я боюсь, когда дни получаются бесцельными и бесплодными. Ты их просто сжег в топке, а на выходе ничего не получил.

Музыку надо слушать ту, к которой лежит сердце и душа. Для меня хорошая музыка — это хорошая музыка. А вообще я старый металлист, тусовщик и стиляга.

Я не хочу быть президентом. Я не из того теста, чтобы ехать впереди на танке. Не вождь, одним словом.

Фото Анастасии Пономарёвой

PS. Несмотря на условия использования https://www.gorodskievesti.ru/license/, копирование материалов этой рубрики запрещено.

Я рисовал комиксы, много читал. У меня была масса увлечений, требующих массы времени, и некогда было заниматься музыкой. Но в итоге она все равно меня настигла.

В шутку называю эту ситуацию «семейным проклятием»: почему-то все в семье так или иначе связаны с музыкой. Но на самом деле это, конечно, какой-то маленький музыкальный ген.

Если революции в сознании существуют, у меня она произошла в один день. До этого дня у меня была одна жизнь, а после началась совершенно другая. Это день, когда я послушал «битловский» «Белый альбом». Причем решил я его послушать по ничтожному поводу: в одном журнале увидел текст песни на английском языке, и мне захотелось послушать, как это все звучит, сравнить текст из любопытства. Перемотал кассету на начало, включил — и тут что-то в голове переключилось. Я перешел ко второй песне, потом к третьей, уже не мог остановиться. За вечер прослушал «Белый альбом» раза четыре, не в силах оторваться. Открылся дивный новый мир.

В тот вечер я посмотрел на все вокруг другими глазами. Не понимал, как мог жить без этого раньше. Мне казалось, что за этими песнями скрыта какая-то интересная жизнь — так оно и случилось! В итоге меня появилось желание сыграть это самому. Я стал подбирать любимые песни на фортепиано и гитаре. С тех пор этот процесс продолжается и никак не останавливается.

В музыкальную школу я не ходил, потому не имею права называться музыкантом. Поиграть для собственного удовольствия — пожалуйста. Но считать себя музыкантом не получается.

Братья Цалеры — это пять человек. Как The Jackson Five. В принципе, мы бы даже могли выступать вместе, но административно-территориальные проблемы мешают. Хотя если вдруг все соберутся в одной точке пространства и времени, усилия можно объединить. Если даже происходит семейный сбор, кого-то одного всегда не хватает.

Страшно подумать, ведь совсем недавно мы были детьми, а сейчас в гости приезжают бородатые мужики. Даже робеешь рядом с ними. Все братья живут и работают в Москве. Юрий — гитарист «Мумий Тролля», Стас играет у одного из братьев Грим и с музыкантом Олегом Чубыкиным, Олег — сессионный музыкант и сейчас сотрудничает с Григорием Лепсом, а Владислав играет на трубе у Елки.

Я неплохо себя чувствую в Первоуральске. Были шансы и возможности уехать в столицу, но я пока здесь. Серость, конечно, присутствует вокруг, но этой серости хватает и в Москве. Город в энное количество раз больше, и серости там тоже в энное количество раз больше. Кому надо, тот везде сможет жить интересно. Как в анекдоте про англичанина на необитаемом острове, который построил два шалаша. На вопрос «Зачем?» он ответил: «Этот шалаш — клуб, в который я хожу. А этот — клуб, который я игнорирую». Кто нуждается в культуре, тот сам ее породит.

Может, я не настолько амбициозен и довольствуюсь малым, но нет у меня осязаемой потребности переехать жить в Москву, кому-то что-то доказать. Тем более, Интернет сегодня сближает все, и при желании можно посмотреть живую трансляцию рок-фестиваля в Англии или в США. Ощущения, конечно, не те, но получить представление вполне можно, а если что — можно и съездить, билеты покупаются за пару минут.

В Интернете стоит себя сдерживать. Он затягивает, и сора для мозгов там невероятное количество.

Интернет обесценивает музыку. Все стало доступно по одному клику, а потому неинтересно. Если раньше люди ездили в другой город, чтобы переписать альбом, отдавали всю зарплату за пластинку или годами искали что-то редкое, то сейчас они лишены этого удовольствия. Всеобщая доступность — это замечательно, кому нужно — тот будет исследовать новое, но со стороны выглядит так, будто музыка ничего не стоит и служит лишь фоном.

Музыка — это как зависимость: есть потребность ее постоянно слушать, про нее читать, находить ее во всем, даже в шуме вокруг.

Возможно, если бы мы умели по-настоящему слушать, то не нуждались бы в искусственных нагромождениях звуков в виде «Белого альбома» или симфонии Гайдна. Если бы у нас были глаза, нам не нужны были бы картины на стене.

Искусство — как костыли для сознания, застывшее время. Но эти костыли такие красивые, с ними столько всего можно сделать, что за века у людей сложилась предрасположенность к ним. Как воздух, нам нужна искусственная реальность в виде звука, цвета или книги.

Если я уезжаю куда-то, то специально не буру с собой музыку. Чтобы соскучиться по-настоящему.

Я рос не на отечественных музыкальных журналах, а на английских. У них особенный подход. Если у нас, как правило, выстраивается иерархия (эта группа круче той, это — великие творение, а это — примитив), то у англичан обо всех пишется с равной степенью интереса и глубины. Ведь даже самая рафинированная коммерческая музыка не так проста, как кажется, и отражает страхи и надежды.

Есть люди, которые отвергают то, что считают примитивным, недолговечным, неправильным и слушают только «самое лучшее». Они кажутся себе слушателями. А у меня, наоборот, происходит расширение границ. Я не зарекаюсь ни от какого вида музыки.

Махровая российская «попса» — у нее больше социальных функций, чем собственно музыкальных. Сходить на Киркорова или на Михайлова — это же не музыку послушать, это социальный обряд, показатель статуса, «выход в люди». Люди приходят посмотреть на персону из телевизора. Все пойдут — и я пойду, чтобы потом рассказать на работе. Они по-своему получают удовольствие, но не от музыки, а от антуража, лоска и блеска. Это больше похоже на цирк для взрослых. В цирке ведь тоже есть музыка, без нее никак, но в цирк ходят не ради нее.

Есть мнение, что настоящая музыка умерла: в старые времена все было круто, а сейчас убого. Я считаю, что многие направления музыки живут и даже процветают. Естественно, на дворе не 60-е и не 70-е. Альбом Pink Floyd мог выйти и распродаться астрономическими тиражами. Сегодня всеобщих мерил и однозначных авторитетов практически нет, все разошлись по уголкам и слушают что-то свое. Но это не значит, что музыки стало меньше. Наоборот. Ты можешь слушать новых и еще всех старых. Они не обесценились, не посерели, позолота на них не поблекла. Это огромное богатство, к которому любой может протянуть руку и воспользоваться им.

Классику стоит десакрализовать. Я не считаю ее запредельно сложной музыкой для специалистов, она не подавляет тебя своим величием. Ореол избранности у классики во многом искусственный. Он возник не так давно, в XIX веке, когда вышли напыщенные биографии Бетховена и Вагнера. С тех пор повелось, что на концерте классической музыки нужно сидеть в одной позе, как будто у тебя штырь внутри, и восхищенно внимать. По-моему, вовсе не обязательно. Перед оперой веками ни у кого не было никакого пиетета: в театр ходили представители всех слоев населения, сами оперы писались бравурными, шумными и скандальными. В зале играли в азартные игры, пили, ели, бросали костями в музыкантов. Если кто-то уснул на концерте — да ничего страшного. Получать наслаждение от музыки можно разными способами, в том числе, и спать под нее. Безусловно, классика — высокое искусство, но это не отменяет ее человечности, а где-то и простоты.

Ребенком я сочинял сказки, писал книжки, рисовал комиксы, чтобы потом самому читать их. В школе меня больше интересовала литература, чем математика. Соответственно было ясно, что учиться надо не на физмате. Поступил на факультет журналистики. А раз к тому времени я уже увлекся музыкой, начал о ней писать. Для журнала Rolling Stone уже несколько лет пишу обзоры на современную музыку. Так что волей-неволей прослушиваю все главные новинки.

Иногда возникает ощущение, что я оторван от земли, работая в журнале «Уральские авиалинии». Есть настоящая журналистика на злобу дня, а я пишу на необязательные темы из разряда роскоши. С другой стороны, это часть жизни, это красиво, это вдохновляет.

Путешествия — несомненный плюс работы. Я смог побывать в местах, в которые сам поехал бы далеко не в первую очередь. В некоторых странах бывал по несколько раз, куда-то прилетаешь, как к себе домой. Это работа, в поездке нельзя совсем уйти в отрыв. Нужно вовремя проснуться, везде быть вовремя, потом обо всем написать. Но так как процесс протекает в экзотических условиях, да еще принимающая сторона старается во всем угодить, то работа не приедается.

Из поездок я люблю привозить какие-нибудь местные вкусности или напитки. Пока перевеса нет в чемодане, наполняю его, чтоб угостить родственников и друзей. Это интересно — почувствовать разницу во вкусе. Рисовое вино из Лаоса у нас не купишь: может, оно и не особенно вкусное, но опыт захватывающий.

Я написал три книги: «Музыка ХХ века», «100 легенд джаза» и «100 легенд рока». Думал, что больше писать не захочется. Но ошибся. Моя четвертая книга, если она будет закончена и выпущена, будет касаться тайной стороны огромной музыкальной культуры. Это эзотерика: наравне со всеми известными именами, альбомами, знаковыми событиями есть торные дороги, дальние уголки, забытые имена, невыпущенная музыка. Не то, что лежит на поверхности, а то, что скрыто от нас за роскошными фасадами.

В моей библиотеке много дорогих подарочных изданий, альбомов по искусству. Кажется, что это эстетство, а на самом деле это и впрямь очень полезные книги. К тому же, их можно подолгу разглядывать и оставлять детям в наследство. Ценности эти тома не теряют.

Не понимаю, когда кто-то хвастается тем, что не смотрит телевизор. Не смотришь — не смотри, это не делает тебя умнее. Наоборот, если не смотришь, мимо тебя пройдет много всего интересного, например, сам дух времени. Если ты читаешь только Достоевского, то это здорово, но Достоевский — он вокруг, а не только в его романах.

Меня смущает, что современные экранные новости подаются по-голливудски. В начале эфира звучит драматичная музыка, что-то пафосное в духе «Звездных войн». Этого никто уже и не замечает. Диктор выступает как актер, смеется над одними, восхваляет других, и это настолько явно, что становится жутковато. Даже советская пропаганда была более тонкой. Бумажные СМИ не могут получить такую власть, телевизор смотрят все и бесплатно. Именно благодаря телевизору многие формируют свое отношение к реальности. А смотреть его нужно с большой оглядкой и высокой сопротивляемостью манипуляциям. И не без чувства юмора, конечно.

Любопытно читать пропагандистские материалы, которые раскидывают по почтовым ящикам. Даже с точки зрения психологии. Интересно, до каких степеней изощренного злопыхательства может дойти средний ум агитатора, который даже не верит в то, за что агитирует. Поражает топорность подхода, циничная беспринципность в сочетании с наивным детским стилем. Жажда денег и власти даже ничем не прикрыта.

Местную прессу я читаю, но давно не жду позитивных изменений. Если происходит что-то позитивное — это здорово, но это выходит за рамки привычного и обретает черты подвига. Сделать дороги — у нас подвиг, хотя в идеальном мире это рутина и выполнение обязанностей. Каждый год предвыборные материалы обещают мне, что сердобольный кандидат вот-вот починит водосток в крыше моего дома, но они не знают, что я сам залезаю на крышу и вычищаю листья перед дождями, чтобы вода стекала правильно. Забавно читать их торжественные обещания из газеты в газету.

Мне бы хотелось, чтобы дома по Ватутина, которые строили немецкие военнопленные, когда-нибудь отремонтировали. У нас в городе не так много значимых или просто красивых объектов. То, что есть, хотелось бы иметь в достойном виде. Я могу потратить все деньги, самостоятельно купить шпаклевки и краски, но намного ли хватит? Что-то подсказывает, что дома так и будут разрушаться — разве это не придает каждой прогулке по улице печали?

Жизнь — это хаос. Хаос из вариантов и возможностей. Строить планы — сомнительное занятие. Может быть, эта мысль сравнима с взглядом растерянного ребенка, которого выгнали на улицу, и он не знает: то ли ему на горку пойти, то ли в футбол поиграть, причем все в первый раз. Я не могу сказать, что уверенно иду к чему-то, что добиваюсь каких-то целей и покоряю горы. Все вокруг происходит очень странным и причудливым образом, лучше даже не вмешиваться. Но вмешиваться приходится. Надеюсь, к лучшему.

Мы не можем быть уверены даже в том, что видим, потому что глаз воспринимает все вверх ногами, и лишь крохотный участок мозга переворачивает картинку, чтобы мы не падали при ходьбе. А ведь мозг может этого и не делать.

У многих есть рецепты, как сделать жизнь лучше, как спасти мир. Но мне нравится одна мысль Василия Розанова: «Что вы мучаетесь вопросом, что делать? Если на дворе лето, собирайте ягоды. Если зима — пейте с ними чай». Если каждый будет скромно и по-человечески делать то, что должно, мир будет спасен. Или хотя бы приблизится к спасению.

Кто я сегодня? Главным образом, отец. Быть папой для маленькой дочки — это счастье.

По большей части меня воспитывала мама. А она воспитывала таким образом, что никому нельзя быть должным. Если тебе кто-то делает добро, то с человеком надо обязательно рассчитаться. Ты должен сделать добро и с тобой рассчитываться никто не должен. Если услугу оказали, то будь добр заплати, за «спасибо» никто ничего не делает.

Мне всегда нравились точные науки — физика и математика. Физика не нравилась никому, ее никто из класса не понимал. А мне она давалась достаточно легко, а потому нравилась. Все ее боялись как огня, не хотели и не любили. Народ не понимал, за голову хватался, а мне казалось все прозрачным и доступным. Я никогда не пытался выделиться перед учителем, перед классом, что такой умный всезнайка. Помню, пишем контрольную — я всегда свой вариант в стороночку, чтобы списать могли.

Конечно, я хотел быть отличником. Но всегда понимал, насколько эти усилия несопоставимы с результатом. Очень тяжело давались языки, гуманитарные предметы. Если бы я добивался пятерки по русскому, то всю жизнь должен был бы посвятить этому предмету. Не готов я был к такому самопожертвованию.

В каждом возрасте есть какая-то вещь, которую ты очень хочешь, но не можешь себе позволить. Машинка, которая ездит сама, например, или велосипед с мотором. В перестроечные времена хотелось машину. Сейчас материальных ценностей хочется уже гораздо меньше. Больше хочется общения.

 Во втором классе я ухаживал за двумя девочками — домой их провожал, портфели носил, домашние задания помогал делать. Это был классный период — так называемого бесполого общения, когда нет разницы с кем дружить. А потом, что называется пацаны не поняли, — чего ты с девчонками общаешься? Вот и пошел по стереотипному пути — перестал.

Мне всегда хочется сделать что-нибудь необычное, но стереотипы преследуют — что скажут люди? Мама меня одергивает часто — зачем выделяешься. Купил, например, красную машину — зачем, серенькую надо было или черную. У меня шапка, например, есть, с рогами — как у викинга. За рубежом это в порядке вещей — никто и не оглянется даже, у нас же общество очень ортодоксальное, не приемлет такой оригинальности.

Я научился считать очень рано — в три года. Мне было интересно, сколько зарабатывают родители, что сколько стоит, почему масло по талонам, сколько граммов масла дают а каждого — почему одним дают, а другим не дают. В четыре года я узнал, что такое пояса. На сахаре было написано. Первый пояс — цена 84 коп., второй — 94 коп., третий — 1 руб. 4 коп. Я узнал от родителей, что первый пояс — Волгоград, а третий — Норильск. Я собирался съездить в Волгоград, закупить сахара и продать его в Норильске. Я продумывал, что надо везти — что будет пользоваться спросом. Родители сказали — не думал, как ты сбывать будешь это в магазин? Я думал, конечно, — сумею договориться, отвечал я.

 В детстве у меня была копилка. Нет, не гипсовая свинья. Это была некая коробочка в потайном месте, заначка одним словом, никто не знал, где она и сколько в ней.

Я поступил на механико-математический факультет, одна из причин — не надо было сдавать русский язык. С грамотностью у меня до сих пор проблемы, благо, компьютер выручает.

На третьем курсе я поступил на военную кафедру. Ездили на военные сборы. Это была псевдоармия, но казарм хватило. От армии остались неприятные впечатления — много несправедливости. Этот пойдет наряд, а этот не пойдет в наряд. Кто понаглее — шел в наряд в понедельник, прогуливая занятия в институте, кто послабее — в воскресенье. Я не жалею, что настоящей армии в моей жизни не было.

Характер у меня такой, достаточно, сложный. Мне довольно сложно найти с человеком контакт, особенно с посторонним. Целое испытание — сделать первый шаг.

Я справедлив. Это мое объективно хорошее качество. В людях я ценю то, чего нет у меня — коммуникабельность, например, умение общаться и красиво говорить. Мне очень комфортно с такими людьми. Бывает, что остаешься с некими людьми и возникает атмосфера тягостная такая, а бывает наоборот.

Я человек тяжелый, я думаю. Супруга меня критикует часто. Спрашивает, как меня люди терпят, ведь со мной общаться невозможно, а в глаза мне сказать боятся, потому что они мои подчиненные. В душе я не хочу ей верить, но на самом деле благодарен — она мой объективный критик.

Я стараюсь вступиться, если вижу несправедливость. Но не всегда, иногда промолчу, потом душа болит. 15 лет назад произошел случай, который я до сих пор помню. Зашел в булочную, за мной очередь собралась — еще человека два. Попросил я что-то у продавца, она уходит на склад, а молодой человек за мной берет с витрины кекс и кладет за пазуху, всем свои видом показывает, что платить за него не собирается. Я видел и промолчал. Вышел. До сих пор вспоминаю.

Все подвиги мужчины совершают ради женщин. Моя супруга Светлана та самая женщина, которая стимулирует меня на подвиги. Иногда бессознательно. Иногда методом от противного. Но все, что я делаю, это для нее и детей.

Функция моей жены — провоцировать на подвиги. Дети, дом — это само собой разумеющееся, но женщина должна вдохновлять. Светлана вдохновляет.

Я всегда пытаюсь спровоцировать какие-то поступки — куда-нибудь поехать, переехать, выехать. Жена сопротивляется, не любит авантюр. Дома для нее прозрачнее, понятнее и спокойнее.

Я всегда со Светланой делюсь острыми моментами, она помогает и успокаивает, всегда находит пусть маленькие, но плюсы, в минусовой ситуации.

Я материалист крайний, но и романтик немного. Я помню, в глубокой юности, когда только ухаживал за супругой, повез ее в лес ранней весной, шашлыки пожарить, погулять. Застряли. В итоге уже по темноте ходили за помощью, приехал автобус, вытащил машину. Домой мы вернулись в два часа ночи. Вскоре после этого я сделал ей предложение.

Я люблю, когда человек одет красиво, правильно и современно. Раньше я не уделял этому особого внимания, да и работа была напряженная — приходилось и на склад выходить, ящики грузить.  Несколько лет назад задумался — почему не в костюме на работу хожу? Одежду мы выбираем с супругой вместе. Всегда комфортнее, когда рядом есть человек, который может посоветовать. Она, кстати, без меня тоже редко по магазинам ходит — постесняется одна что-нибудь купить. У меня, наверное, гардероб пообширнее будет, чем у нее. На самую малость.

В свое время супруга отправляла меня работать на завод. Утром ушел, вечером пришел, никто нигде не задерживается — ей не нравилось, что я постоянно допоздна на работе торчу. Сейчас я гораздо больше времени провожу с семьей, понятно, ради чего старался.

Свои первые деньги я заработал физическим трудом. До сих пор осталось напоминание — шрам на большом пальце. Работал я на молокозаводе, мы сортировали бутылки из мешков в ящики. Очень бесхозяйственно относились к этой работе — швыряли багром огромные тюки с бутылками, часть вдребезги. Вот и разрезал себе палец. Тогда по ощущениям казалось, что я должен был получить рублей 200, заплатили в итоге 50. Обидно.

Я работал в разных сферах бизнеса — производство, общепит, торговля. Пытаюсь попробовать себя во всем, но неизменно возвращаюсь к торговле. Как-то не получается больше ничего. Именно на ней зарабатываю деньги.

Раньше было беззаконие страшное, мог прийти любой человек из любых органов. Сейчас сознание у начинающих бизнесменов другое — сначала открыть бизнес, а потом уже откусываться, если с проверками придут. А мы как-то иначе мыслили. Перед тем, как открыться, пришли и спросили — как надо. Нам говорят — вот так-то и так-то. И столько проверочных моментов на нас вывалили, что мы только за голову схватились — как зарабатывать-то. Мы завели вагон и маленькую тележку всяких дурацких тетрадочек. Была табличка «Ветераны ВОВ обслуживаются вне очереди». Эта табличка стоила рублей 30-ть. Я предлагал написать ее самостоятельно, запретили — мол, шрифтом неправильным напишете. В итоге я нашел компромисс и отксерокопировал табличку. Приходили к нам какие-то участковые, все пытались штрафовать за какую-то ерунду, помню, ходили к ним домой, дарили духи какие-то. Понял одно — так делать нельзя, хотите штрафовать — штрафуйте, нельзя создавать имидж взяточника.

В какие только секции я не ходил — и акробатика, и лыжи, и выжигание по дереву, и спортивное ориентирование в «Абрисе». В институте со спортом пришлось распрощаться — тяжелые времена были, начало 90-х, в общежитии и поесть не всегда удавалось. Помню, покупали суп по 15 коп. в пакетиках и варили 4 пакетика на компанию.

В 27 лет я вспомнил про лыжи. Пробежал 5 км за полчаса — я в школе-то пробегал за 20 минут, а тут 30. Еще и устал дико. Через два дня повторил попытку — уже 25 минут получилось. Потом еще. Потом появился азарт добиться большего, принял участие в марафоне «Европа-Азия», пробежал 50 км. Через год стал ставить амбициозные цели — попасть в десятку сильнейших, например, лучше всех в городе выступить. Вот и заболел спортом. Если ставишь себе цель достичь результатов, а не просто для здоровья, то начинаешь тренироваться. Тренируюсь и зимой, и летом: кросс с палками, лыжероллы, ближе к сезону — по две тренировки в день. Когда в день три часа тратишь на спорт — это становится одной из жизненных ценностей. Также, как семья и работа, которой увлечен.

Всегда, когда дети начинают заниматься спортом, их чем-то стимулируют. В Советском союзе были разрядные нормы. Всем хотелось добиться какого-то звания, это был один из стимулов, которые подселили к нам в сознание. Когда я был в школе, для меня недостижимой целью был первый разряд, сейчас хотелось выполнить норматив мастера спорта. Получилось. Это мое самое большое достижение.

Справедливость в мире, безусловно, есть. Но не в нашей российской действительности. Пока есть генеральная линия, идущая сверху — никакой справедливости не будет. Честный суд и некоррумпированные чиновники — такого не будет, пока не появится указание сверху. Все остальное — лицемерие, которое никак не будет искореняться в ближайшее время.

Часто мне врут люди? Да, бывает, я доверчивый, хочу верить всем. Врать — достаточно субъективное понятие. Кто-то приукрашивает, кто-то откровенно пользуется доверием. Часто или не часто — тоже довольно субъективное понятие. Один раз из десяти, я думаю, вводят в заблуждение.

Политика — ее в городе много. Не должно быть позерства, должны быть действия. На уровне города политики быть не должно, и участвовать в ней не хочется и ассоциировать ее с собой. Себя я политиком не называю никогда. Это те ребята в телевизоре на центральных каналах. Мне вообще некомфортно позиционировать себя политиком.

Перекос нашей политической системы — это не только пример Ходорковского, но и Навального. Навального осудили за что? За то, что перепродавал материалы. Раньше было как — предприятие выпускало материалы и оно же продавало, а сейчас так нельзя — должен быть торговый дом. Он провел реструктуризацию, а ему вменили в вину, что он украл деньги у производящего предприятия. У Ходорковского примерно такая же ситуация. Было предприятие, которое добывало нефть, а было — которое продавало. Он сдвинул планку — маржу — в сторону того предприятия, которое продает. Оба предприятия его. Но он уменьшил доходность первого — производящего, покупая у него нефть дешевле, а большую часть прибыли будем аккумулировать на этом предприятии, потому и потому. Там абсолютно законный способ минимизировать налоги. А ему сказали, что он нефть воровал у своего же предприятия. Несколько миллиардов баррелей нефти. Везде такая практика по стране, а его посадили. Показательная порка. Нам преподнесли так, что он связан с криминалом и обвинили в заказе мэра Нефтеюганска. Один из его косяков был, что он начал платить зарплату бюджетникам этого города из своих налогов, полузаконно это обставив. Вот, мол, у вас учителя три месяца зарплату не получают, потому что мэр коррумпированный, а я ее сейчас выдам. Был конфликт. Мэра убили в день рождения Ходорковского, в СМИ преподнесли это как подарок на день рождения. После таких приговоров по псевдоэкономическим преступлениям очень трудно верится в справедливость российского правосудия.

Я бы не хотел стать президентом. Слишком большая ответственность. Хотя… Это должность далекая и не совсем понятная. Мэром я бы не хотел быть точно. Я вижу как они работают, в каком состоянии пребывают. Я бы сгорел на работе и через два года поседел.

Власть? Я не задумывался, насколько важно мне иметь ее. Я больше думаю над тем, как я зарабатываю и как строю будущее своей семьи. Когда я учился в институте, я понимал, что я не хочу и не могу никем руководить, несмотря на то, что я учился на такую специальность. До сих пор меня тяготит руководство. Мне хочется, чтобы все прониклись идеей, которой болею я.

Некоторые соседи говорили первое время, что «раскулачить бы вас и бедным раздать». Хотя дом был гораздо меньше, чем сейчас. В настоящее время я не чувствую агрессии, когда узнают, кто я.

Я жалею об упущенных возможностях. Довольно часто. Например, жалею, что бросил спорт в переходном возрасте. Возможно, в бизнесе был недостаточно смел в принятии решений. Сейчас я уже не рискую так, как рисковал в молодости.

Мои принципы по ходу жизни меняются. Супруга говорит, что раньше я был мягче, добрее, веселее, беззаботнее. Сейчас слишком много вещей, о которых болит голова. Простой и комфортной жизни стало гораздо меньше.

«Сотворившая чудо» —  фильм 60-х годов. О том, как в одной семье родился ребенок со сложностями — почти слепой и почти глухой. Когда я смотрю этот фильм, то меняю отношение к своим детям. Даже непослушание детей воспринимаю иначе.

Всегда говорят, что родителям хочется, чтобы дети реализовали то, что у них не получилось. Были лучше, чем мы. Вопрос философский. Однозначно я хочу, чтобы они были счастливы, чтобы занимались тем, что приносит им удовлетворение, но было бы неплохо, если бы продолжили мое дело.

Раньше мне казалось, что меня разочаровывали пять раз из десяти. Сейчас становлюсь объективнее, поэтому один раз из десяти.

Кризис среднего возраста? Конечно, можно было бы поехать в Индию и жить на берегу Индийского океана, поменяв все и сразу. Быть за 1000$ самым авторитетным человеком в окрестностях. Но я бы не смог без движения, поэтому мне нравиться возвращаться сюда, где жизнь бьет ключом.

Я думаю, что человека отчасти портят и деньги, и успех. Но это со стороны виднее.

Счастье — это мимолетное явление, которое происходит на грани изменения настроения. Было хуже, стало лучше, и в этот момент чувствуешь себя счастливым.

Меня пугает неопределенность. Я должен быть уверен в завтрашнем дне, в противном случае чувствую себя некомфортно.

Фото Сергея Баталова

PS. Несмотря на на условия использования https://www.gorodskievesti.ru/license/, копирование материалов этой рубрики запрещено.

Мне интересно творчество в целом как совокупность многих жанров и искусств. Я хочу сделать симбиоз искусств, объединить в некую творческую коммуну, хотя понимаю, что это какая-то утопия в рамках нашего города. Но если это когда-нибудь произойдет, то я буду очень рада. Но мне надо очень многому еще научиться и стать лидером в команде людей, обладающих талантами.

Я была очень скромной, внимательной, послушной, я бы сказала, очень послушной и очень внимательной девочкой. Старалась все запомнить, заметить то, чего другие не замечали. Эту способность я сумела сохранить до сих пор.

Танцевала я в детстве только перед родными и близкими. А читать стихи, особенно на стульчике, особенно для посторонних, — испытание тяжкое: другой голос, красные щеки, глаза в пол. А в 10 лет все поменялось — я стала общительной и веселой.

Любая мама хочет, чтобы ее девочка красиво двигалась, не стеснялась и умела себя преподносить: осанка, свободное передвижение в обществе и по жизни. Поэтому она отвела меня в танцы. В три года. Меня не хотели брать сначала, ведь была очень маленькая. Но потом взяли. С трех лет я занималась в различных коллективах: хореографическая школа при школе искусств, «Шайтане» и «Импульс»

Современные, классические и народные танцы я совмещала — до 12 раз в неделю у меня были занятия. А в школе мечталось совсем о другом — художественные, музыкальные студии… Когда подруги рассказывали, что у них «сольфеджио» и «пленэр», я не знала значение этих слов, но жутко завидовала. И в ответ с гордостью говорила о том, что занимаюсь хЕрографией.

Танцы — это педагог. Я была влюблена в нескольких своих преподавателей танцев. Конечно же, в Татьяну Авраменко. Я мечтала быть на нее похожей — копировала манеру одеваться, прическу, поведение. Это было такой перманентной мечтой, никому не открываемой.

Я получаю огромное удовольствие, когда мои ученицы начинают меня копировать. Если кто-то из моих учеников решит повторить мою историю, мою судьбу — я буду очень рада, что подвигла кого-то на такое  поприще.

Меня с 20-ти лет начали называть на «Вы», эдакая напомаженная Любовь Валерьевна для своих детей, хотя на самом деле я человек другой. Научена не допускать панибратства в коллективе и с самого начала ставила себя как взрослый педагог, но часто позволяю себе шутки на занятиях, благодаря чему дети меня очень любят. Не стесняюсь об этом говорить, ведь это правда, и я их тоже очень люблю. Я совершенно с ними не строга, но важно держать и дисциплину. Но, если за спиной я чувствую шепоток или смешки, то сразу пресекаю, потому что мне надо, чтобы меня слушали и понимали.

Я вроде как эстетическая воспитательница для своих учеников, могла бы рассказывать им больше, показать больше из мира искусства, но как-то это сводится к стандартным урокам. Пока. Я все надеюсь, что «пока», но это «пока» длится уже несколько лет. Как-то я оберегаю себя от того, чтобы раскрыть секреты, как жадный фантазер, который пока копит в себе, чтобы потом поделиться сполна. Обрушиться как цунами

Я не помню своего первого выхода на сцену. Это было, я думаю, в раннем возрасте. Нас было много одинаковых детей в одинаковых костюмах, с одинаковым заданием выйти на сцену, широко улыбаться,  ничего не бояться и отработать номер. Как солдатики. Поэтому самый первый номер я не помню, а самый запоминающийся… Наверное, когда я вышла на сцену одна. Кроме меня на сцене никогда не было. Я понимаю, что все смотрят только на меня и только от меня зависит, какое впечатление я произведу на зрителя. Всего три минуты, но эмоции через край.

Когда я смотрю фото с концертов, то понимаю, что у меня ломается лицо. Лучше меня в это время не фотографировать. Захлестывают эмоции, все отражается в глазах и улыбке. Все искренне, но зрелище — страшное.

Сцена для меня не наркотик, я могу обходиться без нее. Конечно, на сцене находиться приятно, но когда ты чувствуешь себя на ней великолепно. Я уверена в своем таланте и профессионализме, уверена в мастерстве своих подопечных, поэтому если дело касается танца, все хорошо. Совсем иначе обстоят дела, когда речь идет о театральной постановке или если что-то приходится говорить со сцены. Этого я очень не люблю, смущаюсь всегда, ведь я не мастер разговорного жанра.

Я уверена, что пора начинать рожать детей, причем делать это прямо сейчас. Я буду абсолютно счастлива, если начну реализовывать себя как мать, жена, а не как творческий человек. Варить борщи? Люблю кулинарное искусство, но не настолько, чтобы погрязнуть в кастрюлях. Учиться  у своих детей, у своего мужа, быть занятой в рамках своей собственной семьи — это очень здорово.

Мне дома не бывает скучно, хотя там я провожу очень много времени. Интересно учиться всему новому, и в рамках собственной квартиры можно узнать гораздо больше, чем в каком-нибудь университете. Дом — самое святое.

Я много читаю. Несмотря на то, что уважаю классику, стараюсь выбирать недостаточно популярных современных авторов. Женщины-европейки, например, которые могут написать один-единственный роман за свою жизнь, но который меня цепляет.

Могу насочинять кучу стихотворений, могу петь во все горло, чем я и занимаюсь, когда нахожусь в одиночестве и не только. Кстати, у меня это переходит в какую-то патологию — пою и на улицах. Бывает неудобно перед прохожими.

Нельзя ставит на чашу весов пение и танцы для меня. Я не могу выбрать: и то, и другое — все приносит мне удовольствие. У меня есть задумка и огромное желание записать диск собственных песен. Пишу стихотворения благодаря какой-нибудь музе. Я делаю это очень быстро — не провожу ночи в муках творчества. Всегда очень быстрый и приятный процесс. На стихи тотчас же накладывается мелодия, выплывающая из головы, которую мне приходится записывать в диктофон на телефоне. На этом дело замирает. Записать музыку нет возможности — не обладаю талантом игры ни на каком музыкальном инструменте, хотя очень и хотелось бы.

Бывает скучно с самой собой. Но это нормально. Нельзя же быть постоянно как фонтан и бегать по диагонали от счастья. Должны быть спокойные размеренные минуты. Я люблю быть в одиночестве, не люблю навязчивых и сильно разговорчивых людей.

У меня мало приобретенных друзей. Все мои друзья сами собой когда-то появились. С ними я и поддерживаю хорошую и крепкую дружбу. Я человек привередливый во всем. Не назову себя перфекционисткой, но все к этому идет.

Если уж говорить о красоте, тем более о своей собственной, — что мне очень неудобно делать, ведь я скромница, — то красота в моем случае дело приобретенное. Я смогла в себя превратиться.

Красота — очень собирательный образ: нужно много прочитать, много увидеть, за многим уследить, чтобы сложилась общая картинка. Я не думаю, что красивое лицо должно отражать только красоту внешнюю. Это гораздо больше — не могу подобрать слов, чтобы не говорить банальностями.

По человеку видно, обладает он интеллектом или нет — это  взгляд. Может быть, девушка красива, но если она не бум-бум, то вряд ли можно назвать ее качественным человеком. Качество — его видно.

Я себя воспитала, превратилась, напиталась — но не сделала. Сделали меня очень многие люди — я бы никогда не смогла себя сделать сама. Я по ниточке что-то собирала, и то, во что я превратилась — это старания многих людей. Я искренне уверенна, что любой человек с возрастом становится качественнее. Человек сам для себя лучший психолог, если он хорошо образован и вменяем. Учиться надо не только у книг, но и у самого себя.

У меня нет никакого эталона красоты и не было никогда. Но я большая ценительница женской красоты. Я могу часами разглядывать красивенные фотографии. Бывало, брала журнал какой-нибудь, там подборочка фото актрис — выбирала, какие мне нравятся брови, губы, глаза, а потом зарисовывала портрет получившейся красавицы. Идеала женщины нет, хотя в голове много-много образов, которых я могла бы назвать, но не стану делать.

Я не знаю, что должно быть у женщины, чтобы она чувствовала себя счастливой. У каждого свое. Кто-то любит ругаться и получает от этого удовольствие, кто-то работу любит нестерпимо.

Тотальное счастье для меня — это старость. Хотя многие удивятся ответу, но да — старость. Хлопотливая бабушка с пирогами в кругу внуков и многочисленных животных, очень необычная и крутая бабушка. Бабушка, которая знает тысячу историй и может чему-то научить своих внуков. Мудрая, качественная бабушка — баба Люба.

Во мне живет древняя память. Глиняный ветер принес мне что-то от предков. Любовь к этнике —исконному и забытому — во мне очень сильна.

Мне очень нравится музыка тождественная, разная — и северная, и южная. Меня захватывают как бубен шамана, так и тамтамы. Танцы, которые идут от души, в которых мало ритма и грации: чем они неказистее, чем неритмичнее и необычнее, тем они привлекательнее. Это шаманство внутри меня. Круто с этим знакомиться, я с детства обожала разглядывать наскальные рисунки, орнаменты и узоры — оттуда все и пошло. Я стараюсь это развивать посредством самообучения.

Не надо стремится быть модным или популярным. Популярность облачается в некрасивое слово «попса» — очень емко и концентрированно выражает суть. Модные образы и одинаковые фото — это неплохо, кто-то превращает это в свою жизненную философию. Если человек пошел по пути, то ему трудно и неохота прислушаться к чужому мнению. Не надо никого учить: захочет — сам научится.

Я не замечаю за собой какого-то эпатажа. Я понимаю, что в рамках нашего города я могу сойти за чудачку, меня это нисколько не расстраивает. Большой труд отыскать что-то диковинное, а все, что диковинное — оно мне родное. А то, что сложился образ, неподвластный какому-то стилю — только радует.

Я очень люблю сказки. Причем не распространенные — Ганса Христиана Андерсона или Оскара Уальда, например — там всегда умирают. Мне нравятся сказки необычные, витиеватые, запутанные. Страшные, жутковатые может быть. Такие сказки для взрослых. Я не имею в виду сексуального подтекста, а имею в виду напряжение в течение произведения. Меня это очень захватывает и вдохновляет.

Я вообще не люблю тему любви. Нет, тема-то прекрасная — нравится о ней познавать и читать, но рассказывать… Мне кажется, надо быть умудренной опытом, сквозь пелену лет рассказывать о своих впечатлениях ранешних. Сейчас у меня все настолько свежо, что это пока даже не история. История  проявляется спустя время. Об этом качественно и интересно будет рассказывать баба Люба.

Сексуальность? Это в первую очередь взгляд. Такой, с поволокой (очень люблю это слово), с масляной пеленой, томно-загадочный. Это тоже нарабатывается с годами, нужен определенный опыт. Сексапильность — это более напыщенное и показное, это облачение внешнее больше. А сексуальность —внутреннее постоянное состояние.

Любовь — это не обязательно сверхъестественная страсть, когда не можете друг без друга прожить. Это спокойное мирное счастливое сосуществование. В отношениях очень важно чувство юмора, общие интересы — обязательно. Трудно найти что-то новое в друг друге, поэтому надо искать новые впечатления — путешествия, творчество, друзья.

Я, грешно сказать, очень влюбчивый человек. Легко и просто влюбляюсь в образ. Невозможно, чтобы было смазливое лицо, а откроет рот — кошмар и ужас. Сразу «до свидания». Качества сопоставляются в хорошую и приятную картинку, которая потом начинает нравиться. Или нравится сразу.

Если в моей жизни появляется новый человек и если мне он интересен и привлекателен, у меня прорисовывается в голове сценарий на недалекое будущее. Проекция на будущее. И потом это практически всегда исполняется в реальности.

Я не колдунья, я только учусь. Бывает, что снятся вещие сны. Когда я могу что-то предугадать, меня это скорее пугает, чем радует, потому что в себе я это еще не выучила. Разбрасываться такими вещами нельзя. Не зная броду, в воду лучше не лезть.

Я люблю красный цвет — цвет брусники и граната. Такой потаенный и глубокий. Ближе к бордо или терракоте, причем не холодный, а теплый. Искренний и яркий цвет. Он меня очень греет — некая землистость что ли привлекает. Даже созерцание  приводит в восторг. В новой квартире я хочу сделать темно-красные стены — меня этот цвет очень вдохновляет. Сочетание темно-красного с хорошим таким болотом — просто идеально. Болотная клюква, не огурцы с помидорами, а что-то более сказочное и глубокое.

Сравнить себя с каким-то сказочным персонажем? Не знаю, возможно, какая-то девочка маленькая. Я не знаю пока такую сказку. Может, я когда-нибудь ее напишу. Это будет сказка про девочку, но она будет про меня.

Мне не нравится то, что продают в магазинах. Я пытаюсь сделать то, что мне нравится. Например, этот браслет. Широкий массивный браслет из искусственной кожи, который бы меня устраивал по цвету, по форме, по тактильным ощущениям. Я его сделала так коряво и нескладно, кривыми стежками. Потом пошел третий, пятый, десятый, и мне это дело очень понравилось. Такой период вдохновения у меня нечасто случается: я достаю все свои залежи с лоскутами (у меня их огромное множество) коробки с бисером и лентами. Это мои драгоценности, которые стоят копейки. Но все это можно обратить во что-то красивое и необычное.

Венцом своих творений я считаю свое свадебное платье, которое я придумала, скроила, вышила. Корсет я шила на руках — 4 месяца я была поглощена своей работой. И сейчас могу сказать, что хочу шить еще и еще свадебные платья. Еще краше, еще вычурнее, еще театральнее и необычнее. Идея-фикс моя на сегодняшний день. Образы пыльно-жемчужные вокруг меня витают, хотя я не очень люблю светлые цвета.

Когда я берусь за очередную свою поделку, я никогда не знаю, что это будет. Чистый холст или пяльцы — во что это выльется, непонятно. В отличие от вышивальщиц, которые вышивают крестиком по готовому эскизу, по сути раскрашивают готовую картинку, где нет творчества как такового. Когда сам рисуешь что-нибудь корявое и нестройное и облачаешь в свои любимые цвета, то это гораздо больше ценится.

Я очень люблю детей. За что? Как можно ответить, за что любят детей? Понятно, что свой ребенок не сравнится ни с чьим другим. Любовь к своему ребенку — это что-то космическое и сверхъестественное. То, как можно полюбить своего ребенка — никого так полюбить нельзя больше. Это я так думаю при том, что у меня своих детей нет. Я лелею это будущее чувство в себе, как что-то глобальное и всеобъемлющее. Я не из тех людей, которые черпают вдохновение в детях. Я их просто люблю.

Я сама обожаю учиться. Я понимаю, как ценно именно учиться. Не из под палки как в школе или институте, а когда по собственному желанию я еду на семинар. С распахнутыми глазами глотать каждое слово людей, которые внушают доверие.

Фестиваль этнографических фильмов в Екатеринбурге. Я никогда не думала, что меня так увлечет антропологическое, то есть документальное неигровое кино, где сняты жизни обычных людей в деревнях. Люди не артисты, которые рассказывают свою жизнь с дрожащим лицом и совершенно не умеют работать на камеру. Я не думала, что эти эмоции меня увлекут так, что я захочу взять в руки камеру. Хотя я ее очень боюсь и терпеть не могу. Но стоять по сторону оператора наверное, интереснее, чем быть в кадре.

Университеты могут быть абсолютно разные — это и посещение театра, и общение с замечательным человеком, стоящим по развитию выше, и путешествия.

Я мечтаю о Барселоне. Это фиксовый город, в котором я бы хотела побывать — культура, женщины, кухня. Меня это завораживает все, кроме, пожалуй, корриды.

Хочется устроить перфоманс, создание камерного театра, где могли бы быть задействованы семейные кланы. Коллектив включал бы в себя и хористов, и швей, которые бы шили костюмы, и тут же декораторы, кузнецы, бабушки с флейтами, дети, исполняющие акробатические номера. Такой симбиоз, обеспечивающий концентрацию и зрелищности, и эмоциональности, и театральности. Устроить такое шоу, которое могло бы в себя включить и старый цирк, и сказочные истории, и живое кино — нечто глубинное, маленькое, замкнутое и в то же время мощное. Не факт, что найдется аудитория в нашем городе, которая все это может воспринять. Надо думать над концепцией, а для этого и нарожать детей, и научиться на всех семинарах мира.

Фото — из личного архива Любови Михалевой

В понимании моей семьи, единственной профессией, достойной уважения, была и остается профессия врача, поэтому он не видел другого будущего для своих дочерей.

Моя сестра хотела стать парикмахером, но ее буквально заставили поступать в медакадемию. Она говорила: лучше поломойкой работать, чем эту чертову латынь учить. Но сейчас она благодарна отцу за настойчивость, ведь стала прекрасным неврологом. У нас семейная черта — уважение к пациентам.

Меня Боженька отвел от медакадемии. Это хорошо, что у меня не было психиатрической практики. Те, кто работают психиатрами, так часто сталкиваются с психологическими деформациями, что у них у самих появляются психологические деформации. А я занимаюсь любимым делом.

Моя работа — это мое хобби. Я не устаю на работе, не воспринимаю ее как повинность. Я интересней своей работы вообще ничего не знаю.

Время от времени отец брал меня на сеансы психотерапии, специально записывал клиентов под меня. Я не понимала, что он хочет от нее, убегала в кинотеатр и удивлялась бурной реакции отца. Как поняла позже, просто недоросла и была не готова.

Тогда люди записывались на прием в атмосфере строжайшей секретности, парковались во дворах, а встречаясь со мной в магазине или другом общественном месте, просто делали вид, что не знакомы или, что хуже, разворачивались на 360 градусов. Ощущение было такое, что я на весь магазин, забыв о всякой профессиональной этике, начну расспрашивать о здоровье или проблемах. Всеобщая невротизация, что поделать.

Я боялась, что всегда буду только дочерью Быкова, и больше никем. Мой отец был сильным, мудрым, неординарным человеком. Он всегда был непререкаемым авторитетом для меня. Он один из первых ушел в частную психотерапевтическую практику, очень много передал мне.

Я почти не выписываю препаратов и, не касаясь пальцем, лечу людей. Я в 24 года уже снимала с людей инвалидность по бронхиальной астме, лечила очень серьезные психосоматические заболевания. Врачи лечат-лечат, залечат, и в итоге отправляют с Богом. Я была последней инстанцией, когда люди приходили ко мне с неврозами и навязанными диагнозами.

Я даже опубликовала статью в газете о врачебной этике, заявив, что устала вытаскивать людей из тех состояний, куда их запихивали врачи. Отец пытался объяснить, что я пру против системы, но я даже порывалась предложить главврачу в ГБ№1 прочесть лекции для персонала об этичном отношении к пациентам. В итоге — отличная школа жизни и закалка, теперь я ничего не боюсь, только контролирую.

Работа психолога — это не поглаживание по головке, не жилетка, в которую можно выплакаться, заплатив при этом за прием. Моя работа заключается в том, чтобы говорить правду. Моя задача — дать адекватную оценку, как дальше жить и что делать. На моих приемах люди учатся не только слушать правду, но и говорить ее. Это нелегко дается, но в этом и есть залог успешной терапии.

Иногда на работе я так наговорюсь, что просто молча выползаю из кабинета, прихожу домой, ложусь. При этом глаза у меня обычно открыты — я смотрю в потолок. Дышу и молчу. Могу час лежать и смотреть в потолок.

Никогда нельзя быть зависимой от мужчины. Желательно, чтобы отношения с мужчиной были долгими и крепкими, но нужно быть готовой к тому, что чувства иногда заканчиваются. И люди, которые раньше делили все, становятся просто чужими. Поэтому мир женщины никогда не должен сужаться только до мужчины: должны быть свои увлечения, свое призвание, то, что дает ей независимость.

Единственное, что постоянно — это ребенок и родители, с ними при всем желании не разведешься.

Когда моему сыну было 10 месяцев, мы расстались с его отцом. Я была совершенно спокойна, понимала, что всему свое время.

Благодаря тому, что у меня сын, я стала лучше понимать мужчин.

Мой второй муж на пять лет меня моложе. Я искала конкретного мужчину без прошлого. Я не хотела всех этих алиментных обязательства. Не хотела, чтобы бывшая семья «фонила» время от времени. Мне нужен был отец для моего ребенка.

Я вообще не ругаюсь. У меня с мужем очень гармоничные отношения.  Потому что я за ним наблюдаю. Читаю очень много. Я понимаю, что он на самом деле имеет ввиду, когда что-то говорит. Я понимаю, что ничего вечного нет. Возможно, когда-то он устанет от моих мозгов и найдет молодую блондинку. Но я никогда не подавляю его, я стараюсь договориться. При этом мне важно, чтобы меня тоже слышали.

Если мозгов нет — своих не добавишь. Если женщина умна, то она сможет работать над собой, сможет быть гибкой и иметь полноценные партнерские отношения.

Отношения — это настолько важная составляющая для любого человека. В особенности, для женщины. Именно через отношения ты чувствуешь себя наиболее полноценной, востребованной.

Многие мужики ничего не понимают в семейной жизни. Хотя бы того, что мы, женщины, тоже имеем право на то, чтобы полежать на диване после работы.

Закон счастливой семейной жизни: пришел муж с работы — дайте ему час полежать на диване, поиграть на компьютере, потыкать пульт телевизора. Вот тогда конфликтов будет меньше. У них мозги так устроены, что нужно адаптироваться, когда они пришли с работы. Это мы гибкие, в нас природой это заложено, а они не могут.

Я никогда не позволю себе ходить дома в старой или грязной одежде. У меня два ящика только домашней одежды. Обожаю шелк.Это не прихоть, это уважение к своему мужчине. На работе так мы раскрасавицы, а дома? Красивая одежда и цвет — это манипуляции над мужчинами.

Я шмоточница. И горжусь этим. Женщина обязана быть красивой. Обязана уметь пользоваться косметикой и духами, уметь одеваться, ведь это — самопрезентация. Одна из моих клиенток говорит: «Я женщина, а как иначе?»

Интеллект — единственно универсальный рецепт для женщин, желающих любить и быть любимыми.

Мои мозги — это одновременно и огромный плюс, и огромный минус.

Мужчины боятся умных женщин, но и с клиническими дурами жить не хотят. Я никогда не смогу сыграть роль, да и не получится у меня строить из себя дуру. Как? Моя физиогномика все выдает. С потрохами.

Я искренне сочувствую мужчинам, которые женаты на клинических дурах. Потому что там кроме тупых понтов ничего нет.

Счастливые отношения не зависят от умения готовить. Ты можешь варить охренненый борщ, но при этом быть клинической дурой и с тобой поговорить не о чем. Промежность рано или поздно становится неинтересной. Рано или поздно хочется порассуждать о высших материях.

Отрицание моей психологии — это отрицание моей философии, моего образа жизни, отрицание, по сути, меня. Однажды я разорвала отношения с мужчиной именно по этой причине, несмотря на то, что моей отец видел нас парой.

Однажды на одной из вечеринок типичный «папик» из числа приглашенных, узнав, что я психоаналитик, нарочито перекрестился с возгласом «Чур меня! Чур меня!»

Я не приемлю фраз типа «Ты со своей психологией…» или мужского шовинизма. Шовинизм — это узколобость, принижать женщин способны только несамодостаточные мужчины. Как можно отзываться о женском роде с пренебрежением, ведь жизнь мужчине, даже самому заядлому шовинисту, дала женщина?

Особенно жесткой я была до рождения ребенка. Сейчас  стала мягче, круглее, перестала быть хищным лисенком. Меня мой ребенок очень многому научил. В психологии считается, что женщина не может быть 100% таковой, до того, как она станет матерью.

Брак — это поиск решений, умение договариваться. Счастливые отношения — это партнерские отношения.

Выстраивание отношений с мужчиной — это очень тяжелый труд. Самое тяжелое испытание в жизни — это испытание браком, потому что это реально человека нужно понять, принять.

Секс для меня — это интеллект. Все известные женщины секс-символы — это все женщины с интеллектом. За интеллектом очень много кроется, начиная возможностями к росту и особенностей личности, заканчивая изобретательностью.

Сексапильность — это параметры. Но это совсем не значит, что женщина с сексапильными параметрами  будет действительно ощущать себя сексуальной, какие-то вещи демонстрировать, и у нее будет диапазон допустимого поведения, нормальный для ее мужчины.

 Я очень люблю Сальвадора Дали и Галу. В чем был секрет этой женщины, которую всю жизнь любил такой яркий, сильный и умный мужчина? Она сама была умна и неординарна. Ее нельзя назвать красавицей. Своей нестандартностью она привлекала мужчин. Это внутренняя красота и сила.

Ни один мой бывший мужчина ничего не может сказать про меня плохого. Потому что я человек порядочный и прямой. Никогда не было, чтобы я обманывала или пыталась деньги отжать. Я для этого слишком самодостаточна. И никогда не держу камня за пазухой.

Все отношения прекращались по моей инициативе. Меня никогда мужчины не бросали. От такой женщины, как я, ни один здравомыслящий человек отказаться не может. Потому что я гармонична, у меня с юмором порядок, я умею слушать, могу понять человека

Я ничего не требую от своего мужчины. Я состоялась. Единственное условие, которое я выдвинула своему мужчине — ты должен мне помогать. Он помогает. Без лишних вопросов и эгоизма.

Я никогда никого не предавала. Я очень верный человек. Если я выбираю мужчину, приняла решение быть с ним, я никогда по отношению к нему не буду делать подлых вещей. Да, у меня есть возможности флирта вне работы. Но я себе это не позволяю. Я не понимаю женщин, которые находясь в отношениях, позволяют себе лишнее с другими мужчинами: заверши, а потом уже делай.

Могут быть разногласия из-за менталитета или интеллекта, но когда оба хотят договориться, то все получится. Это уважение.

Были случаи, когда после терапии у пациентов «срывало крышу» и они предлагали мне выйти замуж. Говорили, что влюбились. Я сразу предупреждаю, что вы знаете меня только с одной — профессиональной — стороны. А это тоже своеобразная маска. Какая я в реальной жизни вам неизвестно.

Я не страдаю звездной болезнью или зазнайством. Я никогда ничего из себя не строю. Я адекватный и спокойный человек, который знает, чего хочет и чего стоит. Когда я встречаю дамочек, которые ни дня не работали, а живут на иждивении мужа, любовника, эдакая королевна, хочется спросить — ты кто? Кроме накачанной и отшлифованной попы, надутых губок, что ты из себя представляешь?

 У меня нет врагов. Ровные отношения со школы. Со всеми. Я все контролирую.

Я не пью — не люблю спиртное. Все мои друзья приучены. Все мои вечерники безалкогольные. Но я люблю поесть — вкусную и здоровую пищу. Это вкус жизни.

У нас в классе училась девочка, которую все травили — высокая, рыжая, нескладная. Ее мучили, пинали, дергали за волосы. Она не роптала и не искала защиты у педагогов. Однажды ей сделали особенно больно. Я вернулась домой, начала разговаривать с отцом. Я никогда не плакала, а здесь рыдала навзрыд. Мой отец разозлился и бросился к телефону. Он поставил всю школу на уши, классная руководительница решила эту проблему, припугнув мальчиков из класса. Но девочка не сказала мне спасибо за это, наоборот, высказала, что я подставила ее. В итоге я осталась крайней, но никогда не была равнодушной. Спустя годы она поблагодарила. Это был первый мой шаг против общества.

Бывают отличницы, бывают девочки-оторвы, но я никогда не примыкала ни к одному из кланов. Вместо фигни я занималась собой.

Для меня недопустимо, чтобы кто-то над кем-то издевался при мне. Я не терплю равнодушия, а наше общество отличается этим сейчас. Я никогда не пройду мимо драки, в которой толпа обижает одного.

На меня среди бела дня напал мужик, с ножом. Дело было в сентябре. Я шла по улице, а этот пересидок и бомж в состоянии белой горячки, якобы узнав во мне какую-то знакомую, напал и довольно сильно порезал меня ножом. Мы катались в пыли, дрались, и ни один из прохожих не вступился. Так же поступили и двое встреченных милиционеров — просто проводили взглядом. Это были 90-е, время особое, но равнодушия это не оправдывает.

Я никогда не пройду мимо человека на улице, если он лежит. Даже, если человек пьян. Мой отец умер на работе — у него остановилось сердце посреди рабочего дня. Он просто сел в кресло и умер. Люди заглядывали, но думали, что он просто спит. Спустя время вызвали врача, но было поздно — на руке появились трупные пятна. С тех пор я забыла слово «равнодушие».

Я люблю рисовать, читать и смотреть фильмы. Так я подпитываю мозги. «12 стульев» Ильфа и Петрова обожаю и цитирую. Булгаков, Набоков, Коэльо — раз в году перечитываю «Алхимика» и что-то для себя нахожу каждый раз новое. А сейчас стала любить научно-популярные книги, например, «Для чего нужны мужчины». Обожаю автобиографию — интересно не просто почитать, интересно с профессиональной точки зрения.

Мне нельзя соврать. Я сразу «выкупаю» любую ложь — у меня мозги так устроены.

Фото Владимира Коцюбы-Белых. Ретушь Анастасии Пономаревой

Интерьер предоставлен рестораном «Порт Рояль».

Отдельное спасибо Александру Панасенко за помощь в организации съемок.

В медицине толк есть только от тех, кто идет в нее осознанно. Я окончил школу юного архитектора при Архитектурном институте. Не мое. Даже невзирая на то, что рисую хорошо. Потом отъездил год в УПИ на подготовительные курсы. Тоже понял, что не туда завернул. Случайно попал на день открытых дверей в Мединститут, и подумал: вот это вещь!

Модно было идти в анестезиологи и реаниматологи. Ну, я и пошел. А потом в кардиоцентре нам стал преподавать профессор-фин Иван Мартынович Хейнонен. Это прям доктор-доктор, как Айболит, настоящий такой. Настолько он классный, что после общения с ним я решил — буду кардиологом.

Слова «сердце» и «жизнь» обретают особый смысл, когда перед тобой человек, а у тебя есть только несколько мгновений на то, чтобы его спасти. И результат виден тут же, когда ты заходишь в палату, и еще вчера сине-фиолетового цвета человек ест кашу… или не ест…

Обидно, когда видишь плохой результат, глядя на пациента. Это как в «Титанике». Помните, когда лайнер столкнулся с айсбергом, на вопрос командования — сколько затоплено отсеков? — был дан ответ — восемь. Если бы на один меньше, «Титаник» остался на плаву. А так — он все равно пойдет ко дну.

Сейчас я спокоен и ничего не боюсь. А когда был молодым, на каждое дежурство собирался как на войну. Сейчас же нет ни пота по спине, ни страха. Это моя работа. Как летчик — вот он летит на самолете, и за штурвалом он уверен в себе.

В суете никого не спасти. Посмотрите, реаниматологи и анестезиологи никогда не бегают. Если побежал анестезиолог — это все, труба больному! Поэтому я всех приучаю всё делать спокойно. Никто не должен бегать, никто не должен орать.

Наша статистика «шоколадная». Смертность от инфаркта миокарда у нас 10%. Это означает — что из 100 пациентов с инфарктом выживают 90 человек. Норматив областной — 14%. А в среднем по стране он 18%.

Мы бы помогли всем, если бы каждый поступал к нам сразу, как только заболел. Важны при инфаркте первые шесть часов. А люди часто терпят и поступают к нам на следующие сутки, когда мы понимаем — человек умирает.

Общаясь с родственниками умершего, стараюсь представить, а что бы я хотел услышать от врачей, если бы умер кто-то родной мне. Зачастую приходится выслушивать обвинения. Но сам до хамства я никогда не опущусь.

У русских отношение к смерти эмоциональное. Это всегда трагедия. Как бы мы к ней не были готовы.

Работаем как в военном госпитале. Бывают периоды относительного затишья, но это не значит, что мы сидим и чаи распиваем.

Когда берется сердце донора, есть две проблемы. Первая — доноры, а точнее их отсутствие. Вторая — при самом лучшем раскладе человек с чужим сердцем проживет лет десять. То есть это не панацея.

Сегодня синоним «участкового терапевта» — «дурак», а в муниципальной медицине, вроде как, одни коновалы работают. В таких стереотипах есть доля истины, потому что 20 лет все разрушали. Но я всеми силами стремлюсь сделать из кардиологического отделения оазис, где бы не хамили пациентам. Как в самолете — заходишь, и все тебе улыбаются.

Собственные проблемы кажутся чушью полнейшей, когда привозят девушку с сердечным приступом, а ты смотришь — у нее не приступ, а острый лейкоз, к примеру, или другая онкология.

У каждого человека есть свой ресурс. Бывает, что и анализы ничего, ЭКГ хорошая, а просто батарейка закончилась.

Когда у человека кольнет под левой титькой, и он лезет в интернет, чтобы поставить себе диагноз — это не есть хорошо. Такие посещения интернета вызывают только неврастению и синдром панических расстройств.

В нетрадиционной медицине есть сермяжная правда. Если человек заварит себе чай из женьшеня или боярышника, хуже не будет, но лишь бы это не замещало все остальное. Я за разумное сочетание.

Психологии в медицине — 50%. И лекарства на всех действуют по-разному.

У жены есть привычка говорить дома о работе. Меня это раздражает.

Я могу рыкнуть, но не до такого, чтоб истории болезней летели в кого-то. Мой стресс не должен кого-то обижать.

Лучший сняльщик стресса — это кот. Есть коты гладкие, а у меня кот-мамонт с простым именем Мурзик. Он со мной разговаривает. Мы с ним на одной волне.

Меня до сих пор все называют молодым человеком. А мне ведь 44 года через полтора месяца будет. Порой смотришь на 40-летних мужиков в реанимации с инфарктами и животами и понимаешь — блин, а ты-то еще ничего. Держу себя в форме — в свободное время играю в большой теннис для тонуса.

Если бы я жил недалеко от больницы, то ходил бы только пешком. Но я живу на Пильной. Так что вынужден ездить за рулем.

Я никогда не пойму тех, кто неоправданно рискует свернуть себе шею. В детстве, которое прошло в Верхней Пышме, мог на беговых лыжах слететь с Динамитки. Это две трети Пильненской горы. Сейчас я даже не поднимусь на эти горы.

Человек считает, что если купит себе холодильник, то станет счастливей. Не станет. Мое счастье в осознании того, что я кому-то нужен.

Благодарить врача коньяком — странный стереотип. То, что нужно так делать — глубокое заблуждение. Скажу по секрету: если врач не алкоголик, который пьет все, что горит, то подаренный коньяк просто раздается. Я против такого общения с пациентами, поскольку убежден, что задача врача — не вытянуть из пациента деньги или впарить БАДы, а просто помочь.

Жизнь современного городского жителя направлена на то, чтобы сердце быстро износилось. Когда люди работали в поле, соблюдали пост, у них было здоровое сердце.

Если маешься бессонницей — открой медицинский журнал и через 15 минут отрубишься. Это лучшее снотворное.

Никогда не читал «Тихий Дон», а тут взял и прочел. Удивился, как такую книгу могли напечатать при советской власти. А перечитав год назад «Три мушкетера» понял, что книга-то не только о подвигах. К примеру, Атосу смело можно ставить диагноз — бытовой алкоголизм.

Я противник курения, а в отношении алкоголя красну девицу из себя не строю. Согласен с рекомендациями общества кардиологов страны, Европы и Америки — человек без ущерба для здоровья может употребить 25 грамм алкоголя в день. У нас, правда, фактически торгуют ядом, поэтому я предпочитаю покупать алкоголь, когда езжу за границу. Только не нужно после этого пить и говорить — так доктор же разрешил!

Отец приучил меня болеть за «Автомобилист». До сих переживаю за них, хотя они на последних местах. Мечтаю, чтоб они уже перестали проигрывать всем подряд.

Меня раздражает хамство, но бороться с ним можно просто — знать, куда сообщить. Как-то мы поехали на конгресс на фирменном поезде «Урал». Был сломан кондиционер, и проводники как-то плохо реагировали на наши просьбы что-то предпринять. Попросили «Книгу жалоб и предложений», чтобы вписать туда предложение, и нас тут же переселили в вагон с кондиционером и даже позволили в душ сходить.

Я атеист, так как слишком много знаю об устройстве человека. Однако не верю в эволюционную теорию. Происхождение человека какое-то неведомое.

Чудеса бывают. Когда ты не понимаешь, откуда у человека появляются внутренние резервы. Был у меня пациент, привезли его фиолетового цвета, абсолютно без давления. По всем показателям — это смерть в течение нескольких десяток секунд. Провели терапию, и он после этого еще год прожил. Откуда, что — непонятно.

Фото Анастасии Пономарёвой