Четыре пары больших и очень удивленных голубых глаз.
— А что вы так рано? — девочка на вид лет 14-ти прикрывает ладошкой зевок, переминаясь с ноги на ногу на грязном линолеуме. Рядом еще девчонка и мальчик лет семи.
— Да вот, решили посмотреть, как вы тут поживаете, — целая делегация комиссии по делам несовершеннолетних наведалась в гости к семейке, где у мамы — активная личная жизнь, а папа… папа как бы есть, но его как бы нет.
— Вы бы хоть предупредили, мы бы прибрались, это ж дело 10 минут, — продолжает девочка. — А то пока проснулись, пока позавтракали, пока раскачались…
Однушка в новостройке, выделенная по какой-то из социальных программ. Ремонт есть, но новые обои местами отошли, на плинтусах внушительный слой грязи, линолеум тоже давно не видел тряпки.
Девчонке (будем звать ее Катя) как выяснилось, восемнадцать. На ее хрупких плечиках с острыми ключицами большой груз заботы и ответственности: накормить, присмотреть, забрать, поработать.
— Мама-то где?
— Да там, у отчима. Живут.
— Не пьет больше?
— Да так, выпивает.
— А папа где?
На этом вопросе Катя на секундочку опустила глаза в пол и ответила:
— По делам уехал.
В комнате несколько кроватей, для самого маленького, первоклассника Максима (все имена изменены— ред.) спальное место почти под потолком — двухъярусная кровать стоит посередине комнаты, без бортиков. Наверное, мальчик привык спать смирно и не ворочаться.
— Еда есть? Покажи, что в холодильнике.
На столе хлебные крошки, грязные чашки — дети только позавтракали. В холодильнике без изысков, но стоит кастрюлька, стоят банки с соленьями, варенье.
Катя сегодня не работает, выходной. А так трудится официанткой — в одном из баров Первоуральска. Не оформлена — просто работает за очень небольшие деньги.
Катя пробовала учиться, поступала в ПМК, отучилась два курса, но пришлось уйти:
— Почему-почему, — отмахивается рукой девушка, небрежно прислонившись к косяку. — А кушать что, а одеваться во что? Может, и поступлю еще когда-нибудь, учиться ведь никогда не поздно.
И снова глаза в пол. Большие и грустные. Маме Кати некогда — мама понимает, что жизнь нам дана одна и проживать ее надо в удовольствие. Порхать как бабочке. А дети — не зря же их цветами называют. Солнце есть, вода тоже — поди вырастут.
— Ты на собрания в школу ходишь к Максиму?
— Да пару раз была, не больше. Папа ходит, он же с нами живет, — на последней фразе акцент. А то вдруг не поверят и придут еще вечером, а у папы все еще дела?
Максим стоит тут же. Рассказывает про оценки, про школу: учиться нравится, но «двоечки ставят» — потому что Максим не всегда приходит с домашним заданием, а только когда в состоянии выполнить его сам. Помогать часто некому — сестра работает.
— Ну вы заходите, будем рады вас видеть, — на прощание говорят дети.
В комиссии одни женщины. У каждой семья, дети. Сердце кровью обливается у каждой, а помочь… Чем поможешь? По формальным признакам все хорошо: жилплощадь есть, одежда тоже, спальные места, какая-никакая еда. А мама с папой — нужно еще доказать, что они здесь не живут, а для этого сидеть у подъезда и караулить. Никто на это не пойдет.
Выходим в тягостном молчании.
— Вы знаете, это еще не самое страшное, вы с нами еще на поселки не ездили — вот там жуткие вещи встретить можно. Клопы, которые просто со стен падают. Или дырявые гнилые матрасы. Или тухлый суп на обед, — делятся женщины.
Мне остается пожать плечами:
— Значит, съездим, раз ваши инструменты ограничены.
***
Следующий адрес — участок в коллективном саду. Не сразу понимаю, для чего мы туда едем, не вмешиваюсь в разговоры комиссии. Просто прислушиваюсь. Ищем нужный, ориентируясь на самые страшненькие и бедненькие.
— Вот он, 26-ой! — после 20 минут блужданий подходим к искомому.
Женщина лет 50 поливает куст пионов. Грядки в идеальном состоянии — ни одной травинки: клубника, зелень. Встречает доброжелательно:
— Из опеки вы? А Машенька еще спит.
Машеньку привез с собой из Сухого Лога новый друг ее дочери — познакомились в интернете. Приехал, поселился в садовом домике, устроился на работу.
— Еще один ребенок там остался, сестра не отдает. История дикая какая-то. Мамашка в загул ушла, а ребенка на поводок посадила, чтоб не убежал. Там сестра в окно залезла, вытащила его, к себе забрала. На лето говорит. А что там они едят? У самой своих четверо. В общем, забирать надо, а как?
— По закону ребенок должен проживать с законным представителем. Надо через местную опеку действовать.
Машенька действительно спит — безмятежно, посасывая пальчик. Ей три годика. В новой семье нашла бабушку и маму, про биологическую родительницу даже не вспоминает.
— Разговаривает очень плохо, не развитая речь. Читаем ей книжки, болтаем. Купили ей вещи — ее в таком дранье привезли, что я всё в печке сожгла. Купили сандалики, платьишки, белье. А маму вспоминает плохо — не хочет к ней, бьет она ее.
В домике простенько, но чисто. На столе клеенка, завтрак ждет Марусю.
— Свидетельства о рождении нет, карточки медицинской тоже. Надо же что-то с садиком делать, — сокрушается женщина. Она с Машей постоянно — пока дочь трудится посудомойкой, а новоиспеченный муж с одной работы бежит на другую.
Еще несколько адресов. Еще пара историй. Все как под копирку — дети-сорняки, растут вопреки тем условиям, которые создают им родители.
— Это у вас сегодня шок, а мы это видим каждый рейд. И поверьте — сегодня так, легкая прогулка, профилактика. Совсем другая история, когда детей приходится изымать — через слезы, пьяные угрозы, вытаскиваем их с помойки. Подчас и трусов-то у малышей нет сменных. В голове одна мысль — для чего, ну для чего ты рожаешь? Приезжаем — семеро по лавкам, еды нет, и снова с пузом. Зачем?