Эмоции — это моё всё. Я женщина, и этим всё сказано. А еще я мать. Поэтому истории о родах, заканчивающиеся инвалидностью малышей, меня шокируют, возмущают до дрожи в коленках.
Слушала рассказ Ксении Гришиной, а затем — комментарии Вадима Каратаева и внутри у меня что‑то переворачивалось и ныло.
Выразить мое сочувствие Ксении практически невозможно. Ибо я слишком явственно представляю, что она испытывала, когда ей, невыспавшейся, измученной выдавливали ребенка под пищание аппарата для КТГ. Ужас, растерянность. А после — реанимация, приступы эпилепсии… И снова бесконечный страх, боязнь за своего ребенка, ощущение безысходности.
Интересоваться, где она брала силы, чтобы пережить это, я не стала. Ответ очевиден: она — мать.
Хочется спросить о другом, и других. Хочется узнать у врачей, руки которых принимали эти злополучные роды: совесть мучает? Как живется с мыслью о том, что вы исковеркали жизнь Человеку, навсегда изменили судьбу его близких? Или об этом не думается?
Как можно существовать, зная, что из‑за тебя здоровая крошечка превратилась в инвалида?
Думают ли они о том, что испытывает мать, беря на руки своего малыша? Его ровесники бегают, строят башенки из кубиков, обнимают маму за шею, лопочут, смешно коверкая слова. А Сеня не держит голову! Его достижение — пить воду из шприца! Мамы двухгодовалых детей строят планы, как их чадо пойдет в школу, выбирают секции и кружки для своих малышей, радуются, что они научились хлопать в ладоши в такт музыке. А мама Сени ломает голову, что делать, чтобы ее сын начал фокусировать взгляд.
Я понимаю, что медики — не боги. Они не всесильны. На операционных столах умирают люди, некоторые беременности заканчиваются выкидышами и прочее. Но медикам нет прощения, когда они проявляют равнодушие и халатность, с моей точки зрения, так тесно переплетенные между собой. И вдвойне нет прощения, когда итогом является искалеченный ребенок.
Можно рассуждать о том, что, де, судьба. И, может быть, вообще в долгосрочной перспективе рождение ребенка-инвалида для семьи Сени станет благом. Но это все демагогия. Никакие блага не компенсируют искалеченной человеческой жизни.
Говорят, что врачи — циники. Мол, невозможно переживать по каждой неудаче, иначе можно сойти с ума. Не соглашусь. Рвать волосы на себе после каждой медицинской неудачи можно и должно. Подтверждение нахожу в трилогии Юрия Германа о хирурге Устименко. Его наставник, более опытный хирург, говорит как раз о том, что если не переживаешь о том, что у тебя на операционном столе скончался пациент, следует менять профессию.
Пока наши врачи будут относиться равнодушно к негативным итогам своей работы, ситуация в системе здравоохранения не изменится: и хамство будет, и очереди, и изувеченные дети. Если медик равнодушен, ему не хочется узнавать новое, искать оптимальное лечение, доискиваться до сути болезни. Курсы повышения квалификации ему кажутся пустой тратой времени, он ничего нового не извлекает для себя. Ведь ему все равно. И это страшно. Равнодушный бухгалтер — это еще ничего, равнодушный продавец — неприятно, но терпимо. Равнодушный врач — это катастрофа.
Пишу и немного боюсь: ведь мне тоже приходится обращаться в больницу. А вдруг что? — вертится в моей голове. Но не писать не могу, потому что и бациллы врачебного равнодушия распространились столь массового от того, что мы боимся, вдруг будет еще хуже. И равнодушные медики знают об этом. И пользуются этим: накосячил, пациент смолчал (ой, страшно, еще лечиться придется), значит, можно продолжать в том же духе.
Так вот, коновалы от медицины, знайте, что наказание все же возможно. И удовлетворенные судебные иски против вас — объективная реальность. Если вы не боитесь совести, бойтесь решений суда. У меня все.
P. S. Просьба врачей неравнодушных, болеющих за свое дело, любящих свою профессию, преданных своему делу (я знаю, вы есть в Первоуральске), не принимать мое обращение на свой счет.